Форма работы печатная
Институциональные механизмы осуществления государственной власти: уроки французской Конституции 1958 года: статья (и рукопись)
Конституция Франции в комментариях Ги Каркассонна. Алматы:АЮ-ВШП «Адилет». 2005. С.3-18.
А.А. Матюхин
Независимый Казахстан, как и другие государства бывшего Советского Союза, впервые реально и в полную силу свидетельствует в своей истории и на мировой арене начало активного, целенаправленного созидания демократического правового государства, стремящегося гарантировать и защищать права граждан и основанного на идее институционального самоограничения власти. Этот процесс нашел свое воплощение в развитии казахстанского конституционализма.
Понятие «конституционализм» указывает на общие правовые рамки действий государственной власти, стремящейся воплотить в жизнь идею правового государства. Конституция также оформляет те базовые процедуры и «правила игры», неукоснительное соблюдение которых делает государство демократическим.
Однако для того, чтобы в современном мире страна заслужила авторитет и подлинное уважение – не за высокие экономическим показатели, которых может достичь и диктатура, а именно как демократическое правовое государство, – эта страна должна достичь определенного уровня политико-правового развития, который характеризуется понятием «современная демократия».
Ярким подтверждением данного тезиса выступает книга Ги Каркассона, перевод которой публикуется с любезного согласия автора.
1. «V-ая Республика сделала из Франции современную демократию, но она может достичь еще большего и в демократии, и в современности». Такой эпиграф предпосылает автор своей книге о французской Конституции 1958 г., или Конституции V-ой Республики.
Что же, по мнению Ги Каркассона, превратило Францию в современную демократию именно в период V-ой Республики? К соблюдению каких условий следует стремиться Казахстану, заимствующему, как будет показано ниже, многие черты конституционного устройства современной Франции?
«Заслужить определение «демократия», –полагает автор, –могли лишь те страны, в которых было необходимо и в то же время было достаточно наличия гарантий свободы и прав человека в общей структуре политической системы, власть которой периодически зависит от свободно и состязательно проводимых выборов. Заслужить определение «современная» может только демократия при ее соответствии одновременно трем условиям:
А) управляемые действительно выбирают управляющих;
Институциональные механизмы осуществления государственной власти:
уроки французской Конституции 1958 г.
Независимый Казахстан, как и другие государства бывшего Советского Союза, впервые реально и в полную силу свидетельствует в своей истории и на мировой арене начало активного, целенаправленного созидания демократического правового государства, стремящегося гарантировать и защищать права граждан и основанного на идее институционального самоограничения власти. Этот процесс нашел свое воплощение в развитии казахстанского конституционализма.
Понятие «конституционализм» указывает на общие правовые рамки действий государственной власти, стремящейся воплотить в жизнь идею правового государства. Конституция также оформляет те базовые процедуры и «правила игры», неукоснительное соблюдение которых делает государство демократическим.
Однако для того, чтобы в современном мире страна заслужила авторитет и подлинное уважение – не за высокие экономическим показатели, которых может достичь и диктатура, а именно как демократическое правовое государство, – эта страна должна достичь определенного уровня политико-правового развития, который характеризуется понятием «современная демократия».
Ярким подтверждением данного тезиса выступает книга Ги Каркассона, перевод которой публикуется с любезного согласия автора.
1. «V-ая Республика сделала из Франции современную демократию, но она может достичь еще большего и в демократии, и в современности». Такой эпиграф предпосылает автор своей книге о французской Конституции 1958 г., или Конституции V-ой Республики.
Что же, по мнению Ги Каркассона, превратило Францию в современную демократию именно в период V-ой Республики? К соблюдению каких условий следует стремиться Казахстану, заимствующему, как будет показано ниже, многие черты конституционного устройства современной Франции?
«Заслужить определение «демократия», –полагает автор, –могли лишь те страны, в которых было необходимо и в то же время было достаточно наличия гарантий свободы и прав человека в общей структуре политической системы, власть которой периодически зависит от свободно и состязательно проводимых выборов. Заслужить определение «современная» может только демократия при ее соответствии одновременно трем условиям:
А) управляемые действительно выбирают управляющих;
Б) управляющие действительно имеют средства для управления;
В) управляющие действительно несут ответственность перед управляемыми» [Введение][1].
Для тех, кто знаком с особенностями политической жизни стран СНГ, безусловно, особенно актуальным является указание на третье условие. Как замечает по этому поводу сам Ги Каркассон, «согласно Порталису, «правосудие - это первейший долг суверенитета». Так и ответственность – это первейший долг власти в демократической системе»[Введение].
За полтора десятилетия реформ значительная доля граждан постсоветских государств разуверились в идеалах демократии. Однако проводимое Ги Каркассоном сквозь всю свою книгу понимание современной демократии, в основе которой лежит принцип ответственности управляющих перед управляемыми, вполне способен поколебать этот скептицизм и восстановить в глазах граждан подлинное значение выборов как механизма политической ответственности управляющих: «Эта ответственность должна быть взята в интервале между выборами, но именно во время выборов она и должна получить возможность своего подтверждения, – настаивает автор, предлагая нам для размышления еще ряд весьма актуальных суждений: «Для того, чтобы ответственность осуществлялась в интервале между выборами, необходимо осуществление юридического, политического и общественного контроля за действиями Правительства. Прозрачность власти и свобода прессы являются главными условиями осуществления контроля. Но необходимо также, чтобы Парламент, и в особенности его меньшинство, имели возможность проводить расследование, задавать вопросы и критиковать» [Введение].
Как нам хорошо известно, в Казахстане, как и в ряде других стран СНГ, вопрос о статусе оппозиции («меньшинства») является весьма болезненным. Не менее актуальное значение имеют и вопросы о свободе прессы и прозрачности власти, которые применительно к деятельности политических партий затрагивают проблемы их финансирования, а также принципы «честных выборов».
И, по нашему мнению, многим законодателям из стран Содружества стоит поучиться у Ги Каркассона, демонстрирующего в обсуждении этого круга проблем поразительный пример политического реализма: «Конституционный Совет не наделил их [партии] правами, но он проследил, чтобы не оказались непризнанными права, вытекающие из текста Конституции… Законодатель… наделил их ресурсами, в обмен на их прозрачность. Таким образом, был положен конец этому недостойному и губительному притворству, в котором каждый соглашался с тем, что демократия является дорогим удовольствием, но делал вид, что верит тому, что членских взносов достаточно для финансирования расходов партий.
[1] Далее в квадратных скобках даны ссылки на текст книги Каркассона. Цифры обозначают номера фрагментов, которые соответствуют нумерации французского издания и сохранены при переводе. Курсив везде наш. – А.М.
В) управляющие действительно несут ответственность перед управляемыми» [Введение][1].
Для тех, кто знаком с особенностями политической жизни стран СНГ, безусловно, особенно актуальным является указание на третье условие. Как замечает по этому поводу сам Ги Каркассон, «согласно Порталису, «правосудие - это первейший долг суверенитета». Так и ответственность – это первейший долг власти в демократической системе»[Введение].
За полтора десятилетия реформ значительная доля граждан постсоветских государств разуверились в идеалах демократии. Однако проводимое Ги Каркассоном сквозь всю свою книгу понимание современной демократии, в основе которой лежит принцип ответственности управляющих перед управляемыми, вполне способен поколебать этот скептицизм и восстановить в глазах граждан подлинное значение выборов как механизма политической ответственности управляющих: «Эта ответственность должна быть взята в интервале между выборами, но именно во время выборов она и должна получить возможность своего подтверждения, – настаивает автор, предлагая нам для размышления еще ряд весьма актуальных суждений: «Для того, чтобы ответственность осуществлялась в интервале между выборами, необходимо осуществление юридического, политического и общественного контроля за действиями Правительства. Прозрачность власти и свобода прессы являются главными условиями осуществления контроля. Но необходимо также, чтобы Парламент, и в особенности его меньшинство, имели возможность проводить расследование, задавать вопросы и критиковать» [Введение].
Как нам хорошо известно, в Казахстане, как и в ряде других стран СНГ, вопрос о статусе оппозиции («меньшинства») является весьма болезненным. Не менее актуальное значение имеют и вопросы о свободе прессы и прозрачности власти, которые применительно к деятельности политических партий затрагивают проблемы их финансирования, а также принципы «честных выборов».
И, по нашему мнению, многим законодателям из стран Содружества стоит поучиться у Ги Каркассона, демонстрирующего в обсуждении этого круга проблем поразительный пример политического реализма: «Конституционный Совет не наделил их [партии] правами, но он проследил, чтобы не оказались непризнанными права, вытекающие из текста Конституции… Законодатель… наделил их ресурсами, в обмен на их прозрачность. Таким образом, был положен конец этому недостойному и губительному притворству, в котором каждый соглашался с тем, что демократия является дорогим удовольствием, но делал вид, что верит тому, что членских взносов достаточно для финансирования расходов партий.
[1] Далее в квадратных скобках даны ссылки на текст книги Каркассона. Цифры обозначают номера фрагментов, которые соответствуют нумерации французского издания и сохранены при переводе. Курсив везде наш. – А.М.
Представлены они в Парламенте или нет, в настоящее время партии располагают государственными средствами, они могут получать пожертвования, используя налоговые привилегии, с обязательством ежегодной публикации своих счетов. Демократия выигрывает там, где теряют непрозрачные посредники или некоторые нечестные избранники» [21].
2. Для конкретного государства важнейшим документом, выражающим принципы демократического правового государства и конституционализма, является его конституция. Конституция Республики Казахстан 1995 года закрепляет основные институциональные принципы правового государства[1]:
Первым,с точки зрения выражения идеи институциональногосамоограничения власти, является принцип “подзаконности власти”, подразумевающий, что закон, принимаемый властью, является обязательным и для нее самой, а не только для подвластных, как в полицейском государстве. Важным частным случаем реализации принципа подзаконности власти является связанность действий любой власти (не только исполнительной и судебной, но и законодательной) нормами Конституции.
Признавая себя подзаконной, власть подвергается институционально-правовому самоограничению. Специально подчеркнем, что так было не везде и не всегда. Ср.: “(Ульпиан) Принцепс свободен от (соблюдения) законов”[2]. Принцип подзаконности власти есть результат длительного генезиса европейской правовой культуры, в ходе которого сформировались Идея Права и культурно-исторические предпосылки верховенства права. Реализуемое абсолютистской властью чистое отношение господства не может быть подзаконно, и только институционально ограниченное властное отношение может регулироваться через определенные в законе институциональные процедуры и статус субъекта власти.
Современные особенности применения данного принципа удачно раскрываются рассмотренными выше условиями функционирования «современной демократии» по Каркассону. «Подзаконная» власть должна иметь возможность исполнить закон, для чего ей необходимы средства управления (второе условие). С другой стороны, в современном демократическом правовом государстве управляющие отвечают перед управляемыми (третье условие) именно и в первую очередь за неисполнение закона – и уж потом за неисполнение предвыборных обещаний и т.п. Выборность же (первое условие) образует механизм политической ответственности перед управляемыми лишь тогда, когда принцип подзаконности соблюден. В противном случае вступают в действие другие механизмы – например, отстранения от должности.
[1] См.: Марача В.Г., Матюхин А.А. Конституционная власть в странах СНГ: институциональное разделение властей и социальный идеал устойчивого развития. Часть 1 // Вопросы методологии (Москва). 1997. №1-2. С. 103; Матюхин А.А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Алматы, 2000. С. 197-198.
[2] См.: D.1.3.31. Дигесты Юстиниана. - М.: Наука, 1996. С. 33.
2. Для конкретного государства важнейшим документом, выражающим принципы демократического правового государства и конституционализма, является его конституция. Конституция Республики Казахстан 1995 года закрепляет основные институциональные принципы правового государства[1]:
Первым,с точки зрения выражения идеи институциональногосамоограничения власти, является принцип “подзаконности власти”, подразумевающий, что закон, принимаемый властью, является обязательным и для нее самой, а не только для подвластных, как в полицейском государстве. Важным частным случаем реализации принципа подзаконности власти является связанность действий любой власти (не только исполнительной и судебной, но и законодательной) нормами Конституции.
Признавая себя подзаконной, власть подвергается институционально-правовому самоограничению. Специально подчеркнем, что так было не везде и не всегда. Ср.: “(Ульпиан) Принцепс свободен от (соблюдения) законов”[2]. Принцип подзаконности власти есть результат длительного генезиса европейской правовой культуры, в ходе которого сформировались Идея Права и культурно-исторические предпосылки верховенства права. Реализуемое абсолютистской властью чистое отношение господства не может быть подзаконно, и только институционально ограниченное властное отношение может регулироваться через определенные в законе институциональные процедуры и статус субъекта власти.
Современные особенности применения данного принципа удачно раскрываются рассмотренными выше условиями функционирования «современной демократии» по Каркассону. «Подзаконная» власть должна иметь возможность исполнить закон, для чего ей необходимы средства управления (второе условие). С другой стороны, в современном демократическом правовом государстве управляющие отвечают перед управляемыми (третье условие) именно и в первую очередь за неисполнение закона – и уж потом за неисполнение предвыборных обещаний и т.п. Выборность же (первое условие) образует механизм политической ответственности перед управляемыми лишь тогда, когда принцип подзаконности соблюден. В противном случае вступают в действие другие механизмы – например, отстранения от должности.
[1] См.: Марача В.Г., Матюхин А.А. Конституционная власть в странах СНГ: институциональное разделение властей и социальный идеал устойчивого развития. Часть 1 // Вопросы методологии (Москва). 1997. №1-2. С. 103; Матюхин А.А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Алматы, 2000. С. 197-198.
[2] См.: D.1.3.31. Дигесты Юстиниана. - М.: Наука, 1996. С. 33.
Более того, учредительная власть заботится о том, чтобы выборные лица между выборами лично отвечали только за нарушение уголовного закона. Так, согласно статье 68 французской Конституции 1958 г. «Президент Республики несет ответственность за действия, совершенные в период выполнения своих функций, только в случае государственной измены». А вот как поучительно для парламентариев стран СНГ истолковывает Ги Каркассон логику применения депутатского иммунитета: «Отсутствие ответственности [депутатов] является абсолютным, поскольку оно является абсолютным условием полной свободы слова и убеждения. Таким образом, ни один парламентарий ни на каком основании не может быть обвинен за свое мнение и голосование. Но этот иммунитет, как и другой, предназначен для защиты мандата, а не того, кто им обладает. Вот почему он применяется лишь для актов, прямо связанных с мандатом, - свободы мнения и голосования при его исполнении, - и не затрагивает всех действий депутата. Суждения, высказываемые им во время предвыборной кампании, например, не подпадают под этот иммунитет» [178].
Второй принцип – гарантированность прав личности (человека и гражданина): “Основу прочного правопорядка составляет свобода личности и ее неприкосновенность”[1]. В целях противостояния произволу власти должны быть созданы реальные возможности защиты прав и свобод человека – и, прежде всего, через суд. При этом суд из способа преследования или неравноправной тяжбы (инквизиционный суд) становится средством защиты права, местом, где на основе состязательного процесса вершится правосудие, восстанавливается справедливость. Без данного принципа невозможно существование ни гражданского общества, ни общественно-политических институтов (которые, вместе с правовым государством и дополняя его, образуют базис современной государственности).
Отметим, что в русской философии начала века материальной основой свободы личности считалось не право собственности и неприкосновенность последней, как в либерализме XIX века, оставлявшем государству роль «ночного сторожа», а более широкое понятие «права на достойное человеческое существование», предполагавшее более активную и социально-ориентированную позицию государства.
Третий принцип – верховенство права через верховенство Конституции, что означает конституционную закрепленность и гарантированность прав личности, человека и гражданина, а также подзаконности власти. Необходимо установление конституционного порядка, подразумевающего разделение власти и регламентирование законодательной (и вообще нормотворческой) и правоприменительной деятельности. «Общество, в котором не обеспечены гарантии прав и не проведено разделение властей, не имеет Конституции» (статья XVI Декларации прав Человека и Гражданина). Указанный принцип, придающий конституционную значимость и условиям функционирования
[1] См.: Кистяковский Б.А. В защиту права (Интеллигенция и правосознание) // Вехи. Из глубины. - М.: Правда, 1991. С. 128.
Второй принцип – гарантированность прав личности (человека и гражданина): “Основу прочного правопорядка составляет свобода личности и ее неприкосновенность”[1]. В целях противостояния произволу власти должны быть созданы реальные возможности защиты прав и свобод человека – и, прежде всего, через суд. При этом суд из способа преследования или неравноправной тяжбы (инквизиционный суд) становится средством защиты права, местом, где на основе состязательного процесса вершится правосудие, восстанавливается справедливость. Без данного принципа невозможно существование ни гражданского общества, ни общественно-политических институтов (которые, вместе с правовым государством и дополняя его, образуют базис современной государственности).
Отметим, что в русской философии начала века материальной основой свободы личности считалось не право собственности и неприкосновенность последней, как в либерализме XIX века, оставлявшем государству роль «ночного сторожа», а более широкое понятие «права на достойное человеческое существование», предполагавшее более активную и социально-ориентированную позицию государства.
Третий принцип – верховенство права через верховенство Конституции, что означает конституционную закрепленность и гарантированность прав личности, человека и гражданина, а также подзаконности власти. Необходимо установление конституционного порядка, подразумевающего разделение власти и регламентирование законодательной (и вообще нормотворческой) и правоприменительной деятельности. «Общество, в котором не обеспечены гарантии прав и не проведено разделение властей, не имеет Конституции» (статья XVI Декларации прав Человека и Гражданина). Указанный принцип, придающий конституционную значимость и условиям функционирования
[1] См.: Кистяковский Б.А. В защиту права (Интеллигенция и правосознание) // Вехи. Из глубины. - М.: Правда, 1991. С. 128.
«современной демократии» по Каркассону, имеет прямое действие на все ветви власти.
3. Собственно говоря, принцип верховенства права через верховенство Конституции задает важнейшие функции конституции в правовом государстве:
· закрепление в правовом акте высшей юридической силы и гарантирование прав личности, человека и гражданина;
· закрепление конституционного порядка как подзаконности власти конституции.
Подчеркнем, что последняя функция означает не только задание правовых рамок деятельности институтов власти, но также определение самих этих институтов, их отношений между собой и с народом. Но установление разделения властей является важной, но не единственной задачей такого определения.
В условиях, когда усиливаются попытки реструктуризации постсоветского пространства по сценариям внешних сил, действующих хотя и под лозунгами демократии и прав человека, но в собственных интересах, наиболее актуальной задачей закрепления конституционного порядка в государстве является сохранения за ним суверенитета права[1].
Без суверенитета права, то есть исключительного права народа и уполномоченных им институтов государственной власти самостоятельно определять, что есть демократия, права человека, легитимность власти, справедливость и т.д., невозможен и государственный суверенитет, невозможно в конечном счете сохранение независимости Казахстана.
Суверенитет права связан также с государственной идеей, выступающей в качестве основания для самостоятельных суждений и оценок по перечисленным выше важнейшим вопросам. Если такого основания нет, то суждения и оценки по поводу демократии, прав человека, легитимности и справедливости отношений власти и народа становятся несамостоятельными, заимствованными извне – что, в конечном счете, приводит к переносу центра принятия важнейших для государства решений за его пределы[2]. Ярким примером того, как институт государственной власти действует по заимствованным (или навязанным) извне основаниям, является действие Верховного Суда Украины, назначившего в 2004 году не предусмотренный Конституцией страны «третий тур» президентских выборов.
[1] Генисаретский О.И. Российская государственность в гражданско-правовой и корпоративной перспективе / Государство. Разграничение полномочий. Доклад Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа. Под ред. О.Б. Алексеева, О.И. Генисаретского, П.Г. Щедровицкого. – Нижний Новгород-Москва: ООО «Издательский дом «Третий Рим», ЦСИ ПФО, 2002.
[2] См.: Шайхутдинов Р.Г. Охота на власть. – М., 2005.
3. Собственно говоря, принцип верховенства права через верховенство Конституции задает важнейшие функции конституции в правовом государстве:
· закрепление в правовом акте высшей юридической силы и гарантирование прав личности, человека и гражданина;
· закрепление конституционного порядка как подзаконности власти конституции.
Подчеркнем, что последняя функция означает не только задание правовых рамок деятельности институтов власти, но также определение самих этих институтов, их отношений между собой и с народом. Но установление разделения властей является важной, но не единственной задачей такого определения.
В условиях, когда усиливаются попытки реструктуризации постсоветского пространства по сценариям внешних сил, действующих хотя и под лозунгами демократии и прав человека, но в собственных интересах, наиболее актуальной задачей закрепления конституционного порядка в государстве является сохранения за ним суверенитета права[1].
Без суверенитета права, то есть исключительного права народа и уполномоченных им институтов государственной власти самостоятельно определять, что есть демократия, права человека, легитимность власти, справедливость и т.д., невозможен и государственный суверенитет, невозможно в конечном счете сохранение независимости Казахстана.
Суверенитет права связан также с государственной идеей, выступающей в качестве основания для самостоятельных суждений и оценок по перечисленным выше важнейшим вопросам. Если такого основания нет, то суждения и оценки по поводу демократии, прав человека, легитимности и справедливости отношений власти и народа становятся несамостоятельными, заимствованными извне – что, в конечном счете, приводит к переносу центра принятия важнейших для государства решений за его пределы[2]. Ярким примером того, как институт государственной власти действует по заимствованным (или навязанным) извне основаниям, является действие Верховного Суда Украины, назначившего в 2004 году не предусмотренный Конституцией страны «третий тур» президентских выборов.
[1] Генисаретский О.И. Российская государственность в гражданско-правовой и корпоративной перспективе / Государство. Разграничение полномочий. Доклад Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа. Под ред. О.Б. Алексеева, О.И. Генисаретского, П.Г. Щедровицкого. – Нижний Новгород-Москва: ООО «Издательский дом «Третий Рим», ЦСИ ПФО, 2002.
[2] См.: Шайхутдинов Р.Г. Охота на власть. – М., 2005.
4. Важнейшим условием реализации институтами государственной власти суверенитета права является конституционное определение основных институтов власти, то есть закрепление в конституции их статусов и важнейших полномочий, по возможности исключающее двусмысленную трактовку их действий. Институты власти, получившие такое определение и закрепление, назовем конституционными.
Полномочия конституционных институтов должны быть распределены так, чтобы даже в «чрезвычайных» (по К. Шмиту)[1] и «революционных»[2] ситуациях позволить государству сохранить за собой суверенитет права. В этом смысле чрезвычайно поучительна французская модель построения конституционных институтов власти, многие элементы которой заимствованы в Конституции Казахстана 1995 г. Книга Ги Каркассона дает нам уникальную возможность глубже познакомиться с этой моделью, глядя на нее не с позиции постороннего человека, и даже не юриста, для которого текст Конституции – это свершившийся факт, а глазами одного из авторов самой модели.
Так, например, и во Франции, и в Казахстане конституционность решения о проведении «третьего тура» президентских выборов, аналогичного вышеупомянутому решению Верховного Суда Украины, была бы обязательно рассмотрена в Конституционном Совете, который, скорее всего, отменил бы его как противоречащее Конституции. Это действие могли бы осудить как «недемократическое», но никто не смог бы оспорить его как «неправовое».
Вообще, сохранение суверенитета права за государством дает возможность ради обеспечения стабильности власти проявлять политическую гибкость. Конституция Франции дает еще один пример подобной политической гибкости, не освоенный пока теми странами СНГ, где в последнее время стали актуальны идеи о переходе к парламентским республикам. В этом смысле французская практика сочетания лидирующей роли Президента с ответственностью Правительства перед Парламентом – гораздо более интересный вариант, допускающий режим «политического сосуществования» Президента, представляющего одну из ведущих политических сил, победившую на президентских выборах, с Национальным Собранием и Правительством, представляющими другую политическую силу, победившую на выборах парламентских.
«Именно здесь, – подчеркивает автор, – и раскрывается истинная природа режима V-й Республики. Ни президентской, ни полу-президентской, она является просто-напросто парламентской. Юридически она таковой и является, так как ее режим определен как парламентский с момента, когда исполнительная власть становится подотчетной законодательной власти. Она является таковой, в особенности, с политической точки зрения, поскольку, если
[1] Ср.: «Сувереном является тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении». – Шмит К. Политическая теология. Четыре главы к учению о суверенитете // Антология мировой правовой мысли: В 5 т. / Нац. обществ.-науч. фонд; Рук. проекта Г.Ю. Семигин - М.: Мысль, 1999. С. 644.
[2] См.: Шайхутдинов Р.Г. Указ. соч.
Полномочия конституционных институтов должны быть распределены так, чтобы даже в «чрезвычайных» (по К. Шмиту)[1] и «революционных»[2] ситуациях позволить государству сохранить за собой суверенитет права. В этом смысле чрезвычайно поучительна французская модель построения конституционных институтов власти, многие элементы которой заимствованы в Конституции Казахстана 1995 г. Книга Ги Каркассона дает нам уникальную возможность глубже познакомиться с этой моделью, глядя на нее не с позиции постороннего человека, и даже не юриста, для которого текст Конституции – это свершившийся факт, а глазами одного из авторов самой модели.
Так, например, и во Франции, и в Казахстане конституционность решения о проведении «третьего тура» президентских выборов, аналогичного вышеупомянутому решению Верховного Суда Украины, была бы обязательно рассмотрена в Конституционном Совете, который, скорее всего, отменил бы его как противоречащее Конституции. Это действие могли бы осудить как «недемократическое», но никто не смог бы оспорить его как «неправовое».
Вообще, сохранение суверенитета права за государством дает возможность ради обеспечения стабильности власти проявлять политическую гибкость. Конституция Франции дает еще один пример подобной политической гибкости, не освоенный пока теми странами СНГ, где в последнее время стали актуальны идеи о переходе к парламентским республикам. В этом смысле французская практика сочетания лидирующей роли Президента с ответственностью Правительства перед Парламентом – гораздо более интересный вариант, допускающий режим «политического сосуществования» Президента, представляющего одну из ведущих политических сил, победившую на президентских выборах, с Национальным Собранием и Правительством, представляющими другую политическую силу, победившую на выборах парламентских.
«Именно здесь, – подчеркивает автор, – и раскрывается истинная природа режима V-й Республики. Ни президентской, ни полу-президентской, она является просто-напросто парламентской. Юридически она таковой и является, так как ее режим определен как парламентский с момента, когда исполнительная власть становится подотчетной законодательной власти. Она является таковой, в особенности, с политической точки зрения, поскольку, если
[1] Ср.: «Сувереном является тот, кто принимает решение о чрезвычайном положении». – Шмит К. Политическая теология. Четыре главы к учению о суверенитете // Антология мировой правовой мысли: В 5 т. / Нац. обществ.-науч. фонд; Рук. проекта Г.Ю. Семигин - М.: Мысль, 1999. С. 644.
[2] См.: Шайхутдинов Р.Г. Указ. соч.
победа на президентских выборах предоставляет возможности, то лишь законодательные выборы реально приносят власть… Нужно еще раз повторить это, и никогда не забывать об этом: если центральной является роль, которую играют президентские выборы, но они предоставляют победившему лишь возможности, и только победа на законодательных дает реальную власть» [32].
5. Одновременно Ги Каркассон разочаровывает тех, кто возлагает слишком большие надежды на перераспределение полномочий между Президентом, Парламентом и Правительством. Как показывает французский опыт, данная мера имеет свои институциональный смысл, однако не является панацеей. Во всяком случае, сама по себе она еще не гарантирует реальной ответственности Правительства перед Парламентом, хотя на это прямо указывает третий абзац статьи 20 Конституции 1958 г.:
«Правительство определяет и проводит политику Нации.
В его распоряжении находятся администрация и вооруженные силы.
Оно ответственно перед Парламентом, согласно условиям и в соответствии с процедурами, предусмотренными статьями 49 и 50».
Статьи 49 и 50, о которых говорится в последнем абзаце, посвящены вотуму недоверия, который Парламент может вынести Правительству. Как поясняет автор, это «оружие было изобретено для хрупких правительств, а было использовано сильными правительствами с парламентским большинством, которое, однако, они не в состоянии были убедить. Оно было изобретено для того, чтобы заканчивать дебаты, которые не могли завершиться иначе, и было использовано для того, чтобы покончить с ними. Оно было изобретено для того, чтобы депутаты взяли на себя ответственность, а было использовано, чтобы отдалить Правительство от своих» [311].
Не правда ли, знакомая картина? Достаточно представить себе голосование по любому непопулярному законопроекту, который Правительство вносит в Парламент, вынуждая пропрезидентскую фракцию (или фракции) разделить политическую ответственность за эти меры. Ведь, в самом деле, не будет же пропрезидентское большинство отправлять в отставку Правительство, проводящее политику Президента…
Для чего же тогда ставится на голосование вопрос о вотуме недоверия? «Чаще всего чтобы начать дебаты, – полагает автор. – Это одно из наиболее значимых изменений, внесенных современным парламентаризмом: сомнение в отношении ответственности нигде не является нормальным способом конца правительств. Они поддерживаются политическим большинством, которое остается им верным, более или менее по доброй воле, до следующих выборов. И только исключительные ситуации придают вотуму недоверия его изначальную цель, провоцируя низложение Правительства (один раз в период V-ой Республики, в 1962 г., один раз в Германии в 1982 г., остановив свой выбор на этих двух странах). Из чего следует, что авторы резолюции не строят иллюзий на счет шансов на удачу их вотума, целью которого является не
5. Одновременно Ги Каркассон разочаровывает тех, кто возлагает слишком большие надежды на перераспределение полномочий между Президентом, Парламентом и Правительством. Как показывает французский опыт, данная мера имеет свои институциональный смысл, однако не является панацеей. Во всяком случае, сама по себе она еще не гарантирует реальной ответственности Правительства перед Парламентом, хотя на это прямо указывает третий абзац статьи 20 Конституции 1958 г.:
«Правительство определяет и проводит политику Нации.
В его распоряжении находятся администрация и вооруженные силы.
Оно ответственно перед Парламентом, согласно условиям и в соответствии с процедурами, предусмотренными статьями 49 и 50».
Статьи 49 и 50, о которых говорится в последнем абзаце, посвящены вотуму недоверия, который Парламент может вынести Правительству. Как поясняет автор, это «оружие было изобретено для хрупких правительств, а было использовано сильными правительствами с парламентским большинством, которое, однако, они не в состоянии были убедить. Оно было изобретено для того, чтобы заканчивать дебаты, которые не могли завершиться иначе, и было использовано для того, чтобы покончить с ними. Оно было изобретено для того, чтобы депутаты взяли на себя ответственность, а было использовано, чтобы отдалить Правительство от своих» [311].
Не правда ли, знакомая картина? Достаточно представить себе голосование по любому непопулярному законопроекту, который Правительство вносит в Парламент, вынуждая пропрезидентскую фракцию (или фракции) разделить политическую ответственность за эти меры. Ведь, в самом деле, не будет же пропрезидентское большинство отправлять в отставку Правительство, проводящее политику Президента…
Для чего же тогда ставится на голосование вопрос о вотуме недоверия? «Чаще всего чтобы начать дебаты, – полагает автор. – Это одно из наиболее значимых изменений, внесенных современным парламентаризмом: сомнение в отношении ответственности нигде не является нормальным способом конца правительств. Они поддерживаются политическим большинством, которое остается им верным, более или менее по доброй воле, до следующих выборов. И только исключительные ситуации придают вотуму недоверия его изначальную цель, провоцируя низложение Правительства (один раз в период V-ой Республики, в 1962 г., один раз в Германии в 1982 г., остановив свой выбор на этих двух странах). Из чего следует, что авторы резолюции не строят иллюзий на счет шансов на удачу их вотума, целью которого является не
низложение Правительства, а проведение торжественных дебатов по просьбе меньшинства. Таким образом, вотум недоверия является отныне уже не полномочием Национального Собрания, а одним из элементов статуса оппозиции…
Таким образом, вотум недоверия ставит под сомнение ответственность потенциальную, нежели доказанную, фиктивную, нежели реальную. Но это остается фикцией, необходимой для институциональной игры. Именно она все объясняет, все позволяет, все оправдывает. Что означает: для ее правдоподобности необходимо и достаточно, чтобы существовала сама возможность [принятия вотума недоверия]. Оспаривают ли депутаты политику Правительства? Они могут поставить ее под сомнение. Изобличают ли они поведение Правительства, повышенный надзор, который им навязывается? Они могут его низвергнуть. Считают ли они, что Правительство отвечает мало или плохо на их вопросы, что оно с недовольным видом принимает дела к расследованию, что оно злоупотребляет своими прерогативами? Они могут его низложить. Если они не делают этого, то данный факт указывает на то, что они находят у него больше положительных качеств, нежели недостатков. И идет по волнам правительственный корабль, и не в Национальном Собрании он рискует утонуть» [310].
6. Впрочем, французская модель – в отличие от российской и казахстанской – располагает и другой возможностью: когда парламентское большинство не является пропрезидентским, и, соответственно, политика Правительства в значительной мере самостоятельна по отношению к Президенту. «Когда в действительности оно [Правительство], – поясняет Ги Каркассон, – имеет полномочия, о которых говорится в первом абзаце статьи 20, то есть в период сосуществования, противоречия последнего абзаца исчезают, поскольку ситуация ему гарантирует, почти при любом состоянии дел, парламентскую поддержку перед лицом Главы государства. Парадокс заключается в том, что когда Правительство определяет политику Нации, оно, по настоящему, не несет ответственность перед Парламентом, а, в случае, когда оно, в реальности, не определяет политику Нации, оно становится подотчетным Парламенту» [143].
И еще один интересный фрагмент, характеризующий распределение полномочий между Президентом, Правительством и Премьер-министром: «Обычно, в Совете министров голосование не предусмотрено: с одной стороны, у страны есть Президент, а у Правительства есть его Глава, которые, и один, и другой, имеют полномочия для принятия решений, которые ни одно голосование министров не смогло бы отменить; с другой стороны, Совет министров - это место принятия решений, но не властный орган принятия решений, автором которых он не является» [79].
Основное же преимущество французской модели заключается не в политической ответственности Правительства, а в том, что наделение Премьер-
Таким образом, вотум недоверия ставит под сомнение ответственность потенциальную, нежели доказанную, фиктивную, нежели реальную. Но это остается фикцией, необходимой для институциональной игры. Именно она все объясняет, все позволяет, все оправдывает. Что означает: для ее правдоподобности необходимо и достаточно, чтобы существовала сама возможность [принятия вотума недоверия]. Оспаривают ли депутаты политику Правительства? Они могут поставить ее под сомнение. Изобличают ли они поведение Правительства, повышенный надзор, который им навязывается? Они могут его низвергнуть. Считают ли они, что Правительство отвечает мало или плохо на их вопросы, что оно с недовольным видом принимает дела к расследованию, что оно злоупотребляет своими прерогативами? Они могут его низложить. Если они не делают этого, то данный факт указывает на то, что они находят у него больше положительных качеств, нежели недостатков. И идет по волнам правительственный корабль, и не в Национальном Собрании он рискует утонуть» [310].
6. Впрочем, французская модель – в отличие от российской и казахстанской – располагает и другой возможностью: когда парламентское большинство не является пропрезидентским, и, соответственно, политика Правительства в значительной мере самостоятельна по отношению к Президенту. «Когда в действительности оно [Правительство], – поясняет Ги Каркассон, – имеет полномочия, о которых говорится в первом абзаце статьи 20, то есть в период сосуществования, противоречия последнего абзаца исчезают, поскольку ситуация ему гарантирует, почти при любом состоянии дел, парламентскую поддержку перед лицом Главы государства. Парадокс заключается в том, что когда Правительство определяет политику Нации, оно, по настоящему, не несет ответственность перед Парламентом, а, в случае, когда оно, в реальности, не определяет политику Нации, оно становится подотчетным Парламенту» [143].
И еще один интересный фрагмент, характеризующий распределение полномочий между Президентом, Правительством и Премьер-министром: «Обычно, в Совете министров голосование не предусмотрено: с одной стороны, у страны есть Президент, а у Правительства есть его Глава, которые, и один, и другой, имеют полномочия для принятия решений, которые ни одно голосование министров не смогло бы отменить; с другой стороны, Совет министров - это место принятия решений, но не властный орган принятия решений, автором которых он не является» [79].
Основное же преимущество французской модели заключается не в политической ответственности Правительства, а в том, что наделение Премьер-
министра значительными политическими полномочиями позволяет Президенту разрешать возникающие политические противоречия в непосредственном взаимодействии не с Парламентом (как это было в 1993 году в России), не с Верховным Судом и, тем более, не с Майданом (как это было в 2004 году в Украине), а с Премьер-министром. Применение подобных согласительных процедур иногда заставляет Президента отступить, но обладает гораздо меньшим конфликтным потенциалом и никогда не приводит к кризису власти.
7. Попробуем определить то общее, что присуще системе конституционных институтов власти и Франции, и Казахстана.
Если выстраивать иерархию статусов институтов власти исходя из их формального определения в Конституции, то наивысшим статусом обладают те институты, которые соответствуют традиционному для политико-правовой мысли понятию «ветвей власти»: Парламент, Правительство, судебная власть. Однако сходным статусом обладают также Президент (институт президентской власти), Конституционный Совет, а также местное государственное управление и самоуправление.
Особым статусом по Конституции РК обладают также органы прокуратуры и органы дознания и предварительного расследования по уголовным делам.
Формальным признаком сходства конституционных статусов этих институтов является то, что каждому из этих институтов власти или институциональных комплексов (каковыми следует признать судебную власть и местные органы, поскольку здесь мы имеем не один институт власти, а несколько взаимосвязанных) посвящен самостоятельный раздел Конституции.
Кроме этих специальных разделов Конституции их компетенция, порядок организации и деятельности определяется конституционными законами (для Парламента, Правительства, Конституционного Совета и судебной системы) или обычными законами (местное государственное управление). Порядок организации и деятельности органов местного самоуправления устанавливается самими гражданами – но в пределах, установленных законом (статья 89 часть 3). Закон также устанавливает пределы полномочий органов местного самоуправления, в исполнении которых они самостоятельны (статья 89 часть 4). Институт президентской власти определен непосредственно Конституцией (прямых отсылок к нормативным актам, которые должны конкретизировать нормы Конституции, последняя не содержит), однако часть 1 статьи 41 говорит о том, что Президент Республики Казахстан избирается в соответствии с конституционным законом.
Сходство конституционных статусов этих институтов и институциональных комплексов отражается понятием «институциональный
7. Попробуем определить то общее, что присуще системе конституционных институтов власти и Франции, и Казахстана.
Если выстраивать иерархию статусов институтов власти исходя из их формального определения в Конституции, то наивысшим статусом обладают те институты, которые соответствуют традиционному для политико-правовой мысли понятию «ветвей власти»: Парламент, Правительство, судебная власть. Однако сходным статусом обладают также Президент (институт президентской власти), Конституционный Совет, а также местное государственное управление и самоуправление.
Особым статусом по Конституции РК обладают также органы прокуратуры и органы дознания и предварительного расследования по уголовным делам.
Формальным признаком сходства конституционных статусов этих институтов является то, что каждому из этих институтов власти или институциональных комплексов (каковыми следует признать судебную власть и местные органы, поскольку здесь мы имеем не один институт власти, а несколько взаимосвязанных) посвящен самостоятельный раздел Конституции.
Кроме этих специальных разделов Конституции их компетенция, порядок организации и деятельности определяется конституционными законами (для Парламента, Правительства, Конституционного Совета и судебной системы) или обычными законами (местное государственное управление). Порядок организации и деятельности органов местного самоуправления устанавливается самими гражданами – но в пределах, установленных законом (статья 89 часть 3). Закон также устанавливает пределы полномочий органов местного самоуправления, в исполнении которых они самостоятельны (статья 89 часть 4). Институт президентской власти определен непосредственно Конституцией (прямых отсылок к нормативным актам, которые должны конкретизировать нормы Конституции, последняя не содержит), однако часть 1 статьи 41 говорит о том, что Президент Республики Казахстан избирается в соответствии с конституционным законом.
Сходство конституционных статусов этих институтов и институциональных комплексов отражается понятием «институциональный
компонент власти», которое является расширением традиционного понятия «ветви власти» в рамках современных представлений о разделении властей[1].
Представление об институциональных компонентах государственной власти, отличных от ее ветвей, возникает в рамках институционально-функциональной теории государственной власти, связывающей последнюю с определенными функциями государственного управления, получающими свое правовое оформление в виде структурного деления власти на ряд компонентов с конституционно закрепленной компетенцией. Идеальный образец такого структурного деления, признанный конституционной нормой во многих странах, в том числе и в Казахстане, задает классическая теория разделения властей, подразумевающая три ветви власти: законодательную, исполнительную и судебную.
Однако, в противовес данной классической теории, анализ разделов Конституции РК 1995 года, посвященных государственному управлению, и сопоставление конституционных норм с описанием реальных институтов государственной власти, действующих в РК, позволяет выделить большее число структурных институциональных компонентов государственной власти.
8. В частности, особая группа конституционных норм, задающих обособленные институты власти, посвящена не только трем «классическим» ветвям власти, но также Президенту Республики Казахстан (как институту – «Президентской власти», или президентуре).
О том, правомерно ли в рамках казахстанской (и сходной с ней российской) модели разделения властей обособление Президентской власти в качестве «ветви» (т.е. «на равных» с тремя ветвями власти классической теории), в литературе ведется многолетняя дискуссия. Думается, что более близкое знакомство с особенностями функционирования французской модели президентуры, закрепляющей за Президентом функции верховного арбитра по отношению к другим институтам власти[2], позволит и юристам и политикам Содружества определить свои позиции по данному вопросу более разумно и взвешенно.
«В конечном итоге, – полагает Ги Каркассон, – президентские выборы при всеобщем, прямом голосовании упрочили сверхмогущество, часто определяемое как республиканская монархия. Фактически, можно было бы обойтись и без этого, но было бы ложным полагать, что глава исполнительной
[1] См.: Марача В.Г., Матюхин А.А. Правовые институты, сфера права, правовая культура // Научные труды “Адилет” (г. Алматы). 1998. №1(3); Они же. Социокультурный анализ политико-правового пространства // Научные труды “Адилет” (г. Алматы). 1999. №1(5); Матюхин А.А. Указ.соч.; Марача В.Г., Матюхин А.А. Президентская власть в политико-правовом пространстве Российской государственности / Политика и политология: актуальный ракурс. Под общ. ред. И.А. Батаниной, М.Ю. Мизулина. – Москва-Тула: Изд-во ТулГУ, 2005.
[2] «Президент Республики следит за соблюдением Конституции. Он обеспечивает своим арбитражем законное функционирование публичных властей, а также преемственность государства» (статья 5 Конституции Французской Республики 1958 г.).
Представление об институциональных компонентах государственной власти, отличных от ее ветвей, возникает в рамках институционально-функциональной теории государственной власти, связывающей последнюю с определенными функциями государственного управления, получающими свое правовое оформление в виде структурного деления власти на ряд компонентов с конституционно закрепленной компетенцией. Идеальный образец такого структурного деления, признанный конституционной нормой во многих странах, в том числе и в Казахстане, задает классическая теория разделения властей, подразумевающая три ветви власти: законодательную, исполнительную и судебную.
Однако, в противовес данной классической теории, анализ разделов Конституции РК 1995 года, посвященных государственному управлению, и сопоставление конституционных норм с описанием реальных институтов государственной власти, действующих в РК, позволяет выделить большее число структурных институциональных компонентов государственной власти.
8. В частности, особая группа конституционных норм, задающих обособленные институты власти, посвящена не только трем «классическим» ветвям власти, но также Президенту Республики Казахстан (как институту – «Президентской власти», или президентуре).
О том, правомерно ли в рамках казахстанской (и сходной с ней российской) модели разделения властей обособление Президентской власти в качестве «ветви» (т.е. «на равных» с тремя ветвями власти классической теории), в литературе ведется многолетняя дискуссия. Думается, что более близкое знакомство с особенностями функционирования французской модели президентуры, закрепляющей за Президентом функции верховного арбитра по отношению к другим институтам власти[2], позволит и юристам и политикам Содружества определить свои позиции по данному вопросу более разумно и взвешенно.
«В конечном итоге, – полагает Ги Каркассон, – президентские выборы при всеобщем, прямом голосовании упрочили сверхмогущество, часто определяемое как республиканская монархия. Фактически, можно было бы обойтись и без этого, но было бы ложным полагать, что глава исполнительной
[1] См.: Марача В.Г., Матюхин А.А. Правовые институты, сфера права, правовая культура // Научные труды “Адилет” (г. Алматы). 1998. №1(3); Они же. Социокультурный анализ политико-правового пространства // Научные труды “Адилет” (г. Алматы). 1999. №1(5); Матюхин А.А. Указ.соч.; Марача В.Г., Матюхин А.А. Президентская власть в политико-правовом пространстве Российской государственности / Политика и политология: актуальный ракурс. Под общ. ред. И.А. Батаниной, М.Ю. Мизулина. – Москва-Тула: Изд-во ТулГУ, 2005.
[2] «Президент Республики следит за соблюдением Конституции. Он обеспечивает своим арбитражем законное функционирование публичных властей, а также преемственность государства» (статья 5 Конституции Французской Республики 1958 г.).
власти обладает своим первенством только благодаря этому. Достаточно одного взгляда на то, что происходит во всех современных демократиях, чтобы констатировать, что британский Премьер-министр, Канцлер Германии, Председатель Правительства Испании, каждый в своей стране, так же могущественны, как и Президент Франции, но, в отличие от него, даже не терпят присутствия второго лица, обременяющего их. Все они, несмотря на второстепенные различия, были избраны посредством все того же всеобщего голосования. Все они, по настоящему, ответственны только перед ним. И, – возражает автор всем критикам данной модели президентуры, – видение в нашей практике французской специфики является достаточно поверхностным подходом» [43].
Следующий за этим абзацем тезис Каркассона будет, несомненно, интересен всем тем, кто критикует «республиканскую монархию» за гипертрофирование роли Президента: «И если он грешит, – полагает Каркассон, – то это не из-за концентрации полномочий в руках главы исполнительной власти, и это присуще не только нашей стране, и, более того, является, при условии определенных мер предосторожности, состоянием современной демократии, а скорее из-за отрицательных последствий, которые могут возникнуть во Франции, пропитанной духом истории, когда один человек совмещает в себе символ и силу, вечное воплощение Нации и временную власть, трогательную приверженность к образу единства и политическую приверженность к существующим образованиям. Другие режимы разделили эти двойные роли, а у нас они объединены. Там они уже избегают отклонений от нормы, которые нам все еще угрожают» [43].
Несмотря на всю разницу точек зрения, совершенно бесспорно то, что закрепленные в конституциях Франции и Казахстана (а также России и ряда других государств СНГ) модели президентуры подразумевают особое положение Президента в системе разделения властей и механизме сдержек и противовесов.
Данная модель всенародно избранного Президента – выразителя общенационального интереса[1]находит подтверждение в его конституционном статусе главы государства (ч.1 ст.44 Конституции РК, ч.1 ст.80 Конституции РФ), а также «гаранта Конституции Российской Федерации, прав и свобод человека и гражданина» (ч.2. ст.80 Конституции РФ; в формулировке ч.2. ст.44 Конституции РК Президент, сверх того, еще «символ и гарант единства народа и государственной власти»).
Как казахстанская, так и российская конституции закрепляют особое положение Президента как бы «над» тремя «классическими» ветвями государственной власти: «В установленном Конституцией Российской Федерации порядке он… обеспечивает согласованное функционирование и
[1] См.: Малиновский В.А. Глава государства суверенного Казахстана. – Алматы: ВШП «Адилет», 1998; Матюхин А.А. Указ.соч. С. 407-410; Марача В.Г., Матюхин А.А. Президентская власть в политико-правовом пространстве Российской государственности.
Следующий за этим абзацем тезис Каркассона будет, несомненно, интересен всем тем, кто критикует «республиканскую монархию» за гипертрофирование роли Президента: «И если он грешит, – полагает Каркассон, – то это не из-за концентрации полномочий в руках главы исполнительной власти, и это присуще не только нашей стране, и, более того, является, при условии определенных мер предосторожности, состоянием современной демократии, а скорее из-за отрицательных последствий, которые могут возникнуть во Франции, пропитанной духом истории, когда один человек совмещает в себе символ и силу, вечное воплощение Нации и временную власть, трогательную приверженность к образу единства и политическую приверженность к существующим образованиям. Другие режимы разделили эти двойные роли, а у нас они объединены. Там они уже избегают отклонений от нормы, которые нам все еще угрожают» [43].
Несмотря на всю разницу точек зрения, совершенно бесспорно то, что закрепленные в конституциях Франции и Казахстана (а также России и ряда других государств СНГ) модели президентуры подразумевают особое положение Президента в системе разделения властей и механизме сдержек и противовесов.
Данная модель всенародно избранного Президента – выразителя общенационального интереса[1]находит подтверждение в его конституционном статусе главы государства (ч.1 ст.44 Конституции РК, ч.1 ст.80 Конституции РФ), а также «гаранта Конституции Российской Федерации, прав и свобод человека и гражданина» (ч.2. ст.80 Конституции РФ; в формулировке ч.2. ст.44 Конституции РК Президент, сверх того, еще «символ и гарант единства народа и государственной власти»).
Как казахстанская, так и российская конституции закрепляют особое положение Президента как бы «над» тремя «классическими» ветвями государственной власти: «В установленном Конституцией Российской Федерации порядке он… обеспечивает согласованное функционирование и
[1] См.: Малиновский В.А. Глава государства суверенного Казахстана. – Алматы: ВШП «Адилет», 1998; Матюхин А.А. Указ.соч. С. 407-410; Марача В.Г., Матюхин А.А. Президентская власть в политико-правовом пространстве Российской государственности.
взаимодействие органов государственной власти» (ч.2. ст.80 Конституции РФ). Кроме того, Президент РФ «может использовать согласительные процедуры для разрешения разногласий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти субъектов Российской Федерации, а также между органами государственной власти субъектов Российской Федерации» (ч.1 ст.85). Эти конституционные положения определяют функции Президента, аналогичные тем, которые в статье 5 французской Конституции 1958 г. названы арбитражными.
Формулировка Конституции РК более лаконична: «Президент Республики обеспечивает согласованное функционирование всех ветвей государственной власти и ответственность органов власти перед народом» (ч. 3 ст. 40). Однако ч.2 ст. 45 наделяет Президента РК более широкими полномочиями по сравнению с его российским коллегой, ограничивающими действие принципа разделения трех «классических» ветвей власти: «В случае, предусмотренном подпунктом 4) статьи 53 Конституции, Президент Республики издает законы, а в случае, предусмотренном подпунктом 2 статьи 61 Конституции – указы, имеющие силу законов Республики».
9. Институционально-функциональная теория объясняет появление новых институциональных компонентов власти возникновением новых функций государства. И если три «классические» ветви власти институционализировали выполнение трех «базовых» групп функций государства – законодательной, исполнительной и судебной, то, как показывает пример с арбитражной функцией Президента, взаимодействие ветвей власти порождает новые функции. В этом смысле государственная власть являет собой развивающийся организм. И там, где органы этого организма взаимодействуют без противоречий, новые функции, возникающие из взаимодействия, могут быть перераспределены между уже имеющимися органами. В случаях же, когда противоречия предопределены самой конституцией организма (в которую, в частности, заложен принцип разделения властей), для выполнения новых функций организм должен «отращивать» новые органы. Именно в этом состоит механизм появления новых институциональных компонентов власти.
Интересно, что в некоторых случаях для появления нового института власти не требуется даже новых материальных элементов – достаточно возникновения новой функции. Именно таков генезис Высокой Палаты Правосудия, которая, в соответствии со статьей 68 Конституции 1958 г., судит Президента Республики в случае выдвижения ему обвинения в совершении государственной измены. При этом, в соответствии со статьей 67, Высокая Палата Правосудия «состоит из членов, избираемых в равном количестве Национальным Собранием и Сенатом из их состава после каждого полного или частичного обновления палат». Таким образом, новый институт образуется полностью на основе уже имеющегося – Парламента – для выполнения несвойственной ему функции: судебной.
Формулировка Конституции РК более лаконична: «Президент Республики обеспечивает согласованное функционирование всех ветвей государственной власти и ответственность органов власти перед народом» (ч. 3 ст. 40). Однако ч.2 ст. 45 наделяет Президента РК более широкими полномочиями по сравнению с его российским коллегой, ограничивающими действие принципа разделения трех «классических» ветвей власти: «В случае, предусмотренном подпунктом 4) статьи 53 Конституции, Президент Республики издает законы, а в случае, предусмотренном подпунктом 2 статьи 61 Конституции – указы, имеющие силу законов Республики».
9. Институционально-функциональная теория объясняет появление новых институциональных компонентов власти возникновением новых функций государства. И если три «классические» ветви власти институционализировали выполнение трех «базовых» групп функций государства – законодательной, исполнительной и судебной, то, как показывает пример с арбитражной функцией Президента, взаимодействие ветвей власти порождает новые функции. В этом смысле государственная власть являет собой развивающийся организм. И там, где органы этого организма взаимодействуют без противоречий, новые функции, возникающие из взаимодействия, могут быть перераспределены между уже имеющимися органами. В случаях же, когда противоречия предопределены самой конституцией организма (в которую, в частности, заложен принцип разделения властей), для выполнения новых функций организм должен «отращивать» новые органы. Именно в этом состоит механизм появления новых институциональных компонентов власти.
Интересно, что в некоторых случаях для появления нового института власти не требуется даже новых материальных элементов – достаточно возникновения новой функции. Именно таков генезис Высокой Палаты Правосудия, которая, в соответствии со статьей 68 Конституции 1958 г., судит Президента Республики в случае выдвижения ему обвинения в совершении государственной измены. При этом, в соответствии со статьей 67, Высокая Палата Правосудия «состоит из членов, избираемых в равном количестве Национальным Собранием и Сенатом из их состава после каждого полного или частичного обновления палат». Таким образом, новый институт образуется полностью на основе уже имеющегося – Парламента – для выполнения несвойственной ему функции: судебной.
Подчеркнем, что это далеко не очевидное решение. Во всяком случае, конституции Казахстана и России, описывая процедуру импичмента Президента, не предусматривают создания для этого особого института власти. Вот как поясняет логику поиска решения данного вопроса во Франции Ги Каркассон: «Во имя разделения властей, владеющие властью исполнительной и законодательной не могли быть подчинены судебной власти в условиях общего права, за исключением случаев, когда суды должны были иметь средства оказания давления на руководящих лиц Нации. Именно по этой причине Великобритания изобрела систему, воспроизведенную позднее в других странах: в случае уголовного нарушения членом исполнительной власти нижняя палата выдвигает обвинение, а верхняя палата выносит суждение. Данный выбор был сделан сначала Реставрацией, затем Июльской монархией, и, наконец, III-ей Республикой. Напротив, IV-ая Республика, учредила Высокую Палату, состоящую из тридцати членов, всех избранных Национальным Собранием, на 2/3 из числа парламентариев и на 1/3 вне него. V-ая Республика, не возвращаясь к предшествующей системе, восстановила принцип двухпалатного равновесия одновременно с исключительно парламентским составом» [405].
Данный пример наглядно показывает, что в вопросах «изобретения» новых институциональных компонентов власти не вреден здоровый консерватизм, и зачастую новое – это хорошо забытое старое. Мировая практика изобрела не так уж много механизмов, обеспечивающих институциональные гарантии соблюдения принципа «подзаконности власти» Главой государства. Юристам и политикам из стран СНГ осталось лишь определиться с тем, нужна ли вообще такая ответственность Главы государства в условиях «республиканской монархии». Ги Каркассон твердо уверен, что нужна – если, конечно, мы стремимся к тому, чтобы стать современной демократией: «Король не может сделать плохо», – гласила монархистская доктрина, перенося таким образом на других любую возможную ответственность. Это несколько меньше того, что говорится о Президенте в республиканской доктрине. Он мог тем не менее сделать плохо, как он не мог сделать что-либо великое» [408].
Заслуживает упоминания и проблема взаимодействия президентской и судебной властей. Первый абзац статьи 64 французской Конституции 1958 г. гласит: «Президент Республики является гарантом независимости судебной власти». Комментарий Ги Каркассона весьма едок: «Первый абзац данной статьи является нелепым. Это означало бы, что волк является гарантом безопасности овчарни». И далее: «Любая политическая власть, какой бы она ни была, до недавнего времени изыскивала пути сделать суды такими послушными, о каких она могла только мечтать, а ее мечтания были ненасытными… Но правда и то, что сами судьи в течение долгого времени предоставили Франции лишь редкие доказательства того, за что бы их можно было уважать больше, чем они уважали себя сами. За исключением нескольких заслуживающих случаев в истории судопроизводства, судьи в своей
Данный пример наглядно показывает, что в вопросах «изобретения» новых институциональных компонентов власти не вреден здоровый консерватизм, и зачастую новое – это хорошо забытое старое. Мировая практика изобрела не так уж много механизмов, обеспечивающих институциональные гарантии соблюдения принципа «подзаконности власти» Главой государства. Юристам и политикам из стран СНГ осталось лишь определиться с тем, нужна ли вообще такая ответственность Главы государства в условиях «республиканской монархии». Ги Каркассон твердо уверен, что нужна – если, конечно, мы стремимся к тому, чтобы стать современной демократией: «Король не может сделать плохо», – гласила монархистская доктрина, перенося таким образом на других любую возможную ответственность. Это несколько меньше того, что говорится о Президенте в республиканской доктрине. Он мог тем не менее сделать плохо, как он не мог сделать что-либо великое» [408].
Заслуживает упоминания и проблема взаимодействия президентской и судебной властей. Первый абзац статьи 64 французской Конституции 1958 г. гласит: «Президент Республики является гарантом независимости судебной власти». Комментарий Ги Каркассона весьма едок: «Первый абзац данной статьи является нелепым. Это означало бы, что волк является гарантом безопасности овчарни». И далее: «Любая политическая власть, какой бы она ни была, до недавнего времени изыскивала пути сделать суды такими послушными, о каких она могла только мечтать, а ее мечтания были ненасытными… Но правда и то, что сами судьи в течение долгого времени предоставили Франции лишь редкие доказательства того, за что бы их можно было уважать больше, чем они уважали себя сами. За исключением нескольких заслуживающих случаев в истории судопроизводства, судьи в своей
селективной суровости доказали исключительное и чревоугодное усердие, а в своей зависимости – слепую покорность» [390].
Не правда ли, знакомая картина? К чести Франции нужно отметить, что в период V-ой Республики эта недопустимая с точки зрения современной демократии ситуация была преодолена. Решение было гениально простым, хотя его реализация потребовала величия личности Шарля да Голля, который «не ошибся в том, что без колебаний поставил судебную сферу на одну планку с военной, гражданской или министерской, с целью показать, что каждая из них имеет власть, доверенную и поддержанную им» [390]. Редкий в истории случай, когда конституционная норма со столь неформальным содержанием была реализована буквально: Президент Республики действительно выступил гарантом независимости судебной власти.
10. Рассмотрение институциональных компонентов власти не может ограничиться анализом конституционных и иных законодательно установленных норм, поскольку институт власти не сводится к «совокупности норм, регулирующих однородные общественные отношения». Если следовать трактовке основателя институционализма выдающегося французского правоведа и социолога М. Ориу, то в последнем случае мы имеем дело с институтом-вещью, тогда как институты власти – это институты-корпорации[1], представляющие собой не просто совокупности норм, но и реализующие их социальные организации (учреждения), деятельность которых подчинена определенным принципам и предназначению. Если принципы и предназначение института оставляются вне рассмотрения, то мы снова возвращаемся к вещной трактовке институтов - позитивистской редукции, сводящей социальные учреждения к «социальным телам», лишенным «души», то есть осуществляющем деятельность нерефлексивно, безотносительно к ее культурному смыслу.
В рамках институционально-функциональной теории государственной власти предназначение как раз и есть идеальный, культурно-значимый смысл, стоящий за совокупностью функций, приписываемых данному институту. В соответствии со схемой состава института функции процессуально «расписываются» в виде системы формальных мест и процедур «функционирования» института как социального учреждения – а предназначение (как и принципы) выступает содержательным выражением институциональной идеи. Разница состоит в том, что принципы выражают идею нормативно (в качестве примера см. принципы правосудия, зафиксированные в статьях 77 и 78 Конституции РК), а предназначение – телеологически (предназначение институтов судебной власти закреплено статьей 76 Конституции РК: «Судебная власть осуществляется от имени Республики Казахстан и имеет своим предназначением защиту прав, свобод и
[1] См.: Ориу М. Основы публичного права. Пер. с франц. под ред. Е. Пашуканиса и Н. Челяпова. - М.: Изд-во Ком. акад., 1929. С. 114-116.
Не правда ли, знакомая картина? К чести Франции нужно отметить, что в период V-ой Республики эта недопустимая с точки зрения современной демократии ситуация была преодолена. Решение было гениально простым, хотя его реализация потребовала величия личности Шарля да Голля, который «не ошибся в том, что без колебаний поставил судебную сферу на одну планку с военной, гражданской или министерской, с целью показать, что каждая из них имеет власть, доверенную и поддержанную им» [390]. Редкий в истории случай, когда конституционная норма со столь неформальным содержанием была реализована буквально: Президент Республики действительно выступил гарантом независимости судебной власти.
10. Рассмотрение институциональных компонентов власти не может ограничиться анализом конституционных и иных законодательно установленных норм, поскольку институт власти не сводится к «совокупности норм, регулирующих однородные общественные отношения». Если следовать трактовке основателя институционализма выдающегося французского правоведа и социолога М. Ориу, то в последнем случае мы имеем дело с институтом-вещью, тогда как институты власти – это институты-корпорации[1], представляющие собой не просто совокупности норм, но и реализующие их социальные организации (учреждения), деятельность которых подчинена определенным принципам и предназначению. Если принципы и предназначение института оставляются вне рассмотрения, то мы снова возвращаемся к вещной трактовке институтов - позитивистской редукции, сводящей социальные учреждения к «социальным телам», лишенным «души», то есть осуществляющем деятельность нерефлексивно, безотносительно к ее культурному смыслу.
В рамках институционально-функциональной теории государственной власти предназначение как раз и есть идеальный, культурно-значимый смысл, стоящий за совокупностью функций, приписываемых данному институту. В соответствии со схемой состава института функции процессуально «расписываются» в виде системы формальных мест и процедур «функционирования» института как социального учреждения – а предназначение (как и принципы) выступает содержательным выражением институциональной идеи. Разница состоит в том, что принципы выражают идею нормативно (в качестве примера см. принципы правосудия, зафиксированные в статьях 77 и 78 Конституции РК), а предназначение – телеологически (предназначение институтов судебной власти закреплено статьей 76 Конституции РК: «Судебная власть осуществляется от имени Республики Казахстан и имеет своим предназначением защиту прав, свобод и
[1] См.: Ориу М. Основы публичного права. Пер. с франц. под ред. Е. Пашуканиса и Н. Челяпова. - М.: Изд-во Ком. акад., 1929. С. 114-116.
законных интересов граждан и организаций, обеспечение исполнения Конституции, законов, иных нормативных правовых актов, международных договоров Республики»).
Если функции института могут существовать как относительно независимые «кирпичики», то предназначение в силу данной выше телеологической трактовки подразумевает не только «высшую» цель, но и цельность. За совокупностью функций института должен рефлексивно восстанавливаться достаточно целостный культурный смысл его функционирования, передаваемый (транслируемый) сменяющим друг друга участникам (и поколениям участников) института, что обеспечивает преемственность и воспроизводство последнего.
11. То, что является общим в предназначении всех конституционных институтов власти и превращает их в слаженно функционирующие звенья разделенного на институциональные компоненты, но в то же время единого механизма государственной власти, и есть государственная идея.
Именно государственная идея является основанием для самостоятельных суждений и оценок, позволяющих сохранять суверенитет права и, в конечном счете, государственный суверенитет (см. п. 3).
Именно государственная идея становится «общим знаменателем» для взаимодействия сторон политического конфликта при применении согласительных процедур, позволяя им находить общий язык, понимать друг друга и приходить к компромиссному решению.
Именно государственная идея, соответствуя культурным традициям и ментальности народа, соотносясь с духовными опорами конституционных институтов власти и государства в целом, обеспечивает легитимность последнего в восприятии граждан.
12. Каково соотношение государственной идеи и Конституции?
Конституция - это своего рода «институт институтов», поскольку, будучи институтом сама, она создает одно из необходимых условий институционализации власти в правовом государстве и слаженности функционирования всех конституционных институтов власти в правовом поле. И поэтому именно Конституция, определяя статус и предназначение конституционных институтов власти, является наиболее емким и развернутым выражением государственной идеи в нормативно-правовой форме.
В конечном счете, магистральный путь становления правового государства состоит в укреплении духовных опор его конституционных институтов, в дальнейшем укоренении в сознании и граждан, и представителей власти, включая законодателей, идей и ценностей конституционализма и
Если функции института могут существовать как относительно независимые «кирпичики», то предназначение в силу данной выше телеологической трактовки подразумевает не только «высшую» цель, но и цельность. За совокупностью функций института должен рефлексивно восстанавливаться достаточно целостный культурный смысл его функционирования, передаваемый (транслируемый) сменяющим друг друга участникам (и поколениям участников) института, что обеспечивает преемственность и воспроизводство последнего.
11. То, что является общим в предназначении всех конституционных институтов власти и превращает их в слаженно функционирующие звенья разделенного на институциональные компоненты, но в то же время единого механизма государственной власти, и есть государственная идея.
Именно государственная идея является основанием для самостоятельных суждений и оценок, позволяющих сохранять суверенитет права и, в конечном счете, государственный суверенитет (см. п. 3).
Именно государственная идея становится «общим знаменателем» для взаимодействия сторон политического конфликта при применении согласительных процедур, позволяя им находить общий язык, понимать друг друга и приходить к компромиссному решению.
Именно государственная идея, соответствуя культурным традициям и ментальности народа, соотносясь с духовными опорами конституционных институтов власти и государства в целом, обеспечивает легитимность последнего в восприятии граждан.
12. Каково соотношение государственной идеи и Конституции?
Конституция - это своего рода «институт институтов», поскольку, будучи институтом сама, она создает одно из необходимых условий институционализации власти в правовом государстве и слаженности функционирования всех конституционных институтов власти в правовом поле. И поэтому именно Конституция, определяя статус и предназначение конституционных институтов власти, является наиболее емким и развернутым выражением государственной идеи в нормативно-правовой форме.
В конечном счете, магистральный путь становления правового государства состоит в укреплении духовных опор его конституционных институтов, в дальнейшем укоренении в сознании и граждан, и представителей власти, включая законодателей, идей и ценностей конституционализма и
законности. И по мере продвижения страны по этому цивилизационному пути, несомненно, будет снижаться актуальность восполнения недостатка правовой культуры посредством «силовых» структур. Правовое государство должно быть сильным, но эта сила должна проявляться в рамках ограниченных конституционным полем состязательных институтов: в залах судов, Парламента, Конституционного Совета, в согласительных процедурах, а не вне их.
13. Конституция – не только правовой институт, но, будучи выражением принципа верховенства права, она является также и авторитетным институтом власти в правовом государстве[1]. Как и другие институты государственной власти, Конституция – это не только совокупность норм, но и институт-корпорация.
Непосредственным организационным механизмом обеспечения действия Конституции Казахстана 1995 года (который можно назвать «конституционной властью») является орган конституционного контроля/надзора – Конституционный Совет.
В широком смысле к этому организационному механизму следует добавить деятельность Президента в качестве символа и гаранта Конституции, а также прописанные в конституционном законодательстве права обращения в Конституционный Совет Парламентом, судами и гражданами с целью получения официального толкования и устранения возможных конституционных деликтов.
14. С момента, когда народ Казахстана принял Конституцию 1995 года, прошло десять лет. За это время Конституция укрепила свой авторитет, и участники законодательного процесса, а также все, кто уполномочен применять действующее право, не раз убеждались в ее мудрости.
Однако жизнь не стоит на месте. Казахстан – как молодое независимое государство – быстро развивается: высокими темпами растет экономика, укрепляется благосостояние граждан и авторитет страны на международной арене. За десять лет появились и новые вызовы времени – международный терроризм, а также ставшее реакцией на это возрастающее стремление некоторых государств навязывать миру собственное понимание свободы, демократии и т.д. Отвечает ли этим новым вызовам действующая Конституция?
7 октября 1998 года Парламент Республики уже принимал поправки к Конституции. Можем ли мы сказать, что время для изменений пришло и сейчас? Думается, такой вывод будет преждевременным.
[1] См.: Марача В.Г., Матюхин А.А. Конституционная власть в странах СНГ: институциональное разделение властей и социальный идеал устойчивого развития. Часть 1; Часть 2 // Вопросы методологии (Москва). 1997. №3-4; Матюхин А.А. Указ.соч. С. 417-427.
13. Конституция – не только правовой институт, но, будучи выражением принципа верховенства права, она является также и авторитетным институтом власти в правовом государстве[1]. Как и другие институты государственной власти, Конституция – это не только совокупность норм, но и институт-корпорация.
Непосредственным организационным механизмом обеспечения действия Конституции Казахстана 1995 года (который можно назвать «конституционной властью») является орган конституционного контроля/надзора – Конституционный Совет.
В широком смысле к этому организационному механизму следует добавить деятельность Президента в качестве символа и гаранта Конституции, а также прописанные в конституционном законодательстве права обращения в Конституционный Совет Парламентом, судами и гражданами с целью получения официального толкования и устранения возможных конституционных деликтов.
14. С момента, когда народ Казахстана принял Конституцию 1995 года, прошло десять лет. За это время Конституция укрепила свой авторитет, и участники законодательного процесса, а также все, кто уполномочен применять действующее право, не раз убеждались в ее мудрости.
Однако жизнь не стоит на месте. Казахстан – как молодое независимое государство – быстро развивается: высокими темпами растет экономика, укрепляется благосостояние граждан и авторитет страны на международной арене. За десять лет появились и новые вызовы времени – международный терроризм, а также ставшее реакцией на это возрастающее стремление некоторых государств навязывать миру собственное понимание свободы, демократии и т.д. Отвечает ли этим новым вызовам действующая Конституция?
7 октября 1998 года Парламент Республики уже принимал поправки к Конституции. Можем ли мы сказать, что время для изменений пришло и сейчас? Думается, такой вывод будет преждевременным.
[1] См.: Марача В.Г., Матюхин А.А. Конституционная власть в странах СНГ: институциональное разделение властей и социальный идеал устойчивого развития. Часть 1; Часть 2 // Вопросы методологии (Москва). 1997. №3-4; Матюхин А.А. Указ.соч. С. 417-427.
Однако было бы весьма актуально и полезно для страны, если бы ведущие ученые – правоведы, политологи, специалисты по международным отношениям, экономисты подготовили бы проблемно-исследовательский комментарий к действующей Конституции. Прекрасный образец подобной работы дает нам книга, написанная Ги Каркассоном.
Важнейшей задачей такой работы было бы ответить, насколько содержание норм Конституции отвечает вызовам времени, а также оценить, позволяют ли имеющиеся организационные механизмы реализации конституционных норм решать задачи укрепления легитимности институтов государственной власти, сохранения за Казахстаном суверенитета права? Какие здесь могут быть разрывы, сбои взаимодействия институтов государственной власти между собой и с гражданами, или какие могут возникать искажения правопонимания? Что еще нужно сделать для того, чтобы Казахстан с полным правом мог назвать себя современным демократическим государством – в том смысле понятия «современная демократия», который нам на примере Французской Республики – убедительно показал Ги Каркассон.
Только после появления и самого широкого обсуждения такого авторитетного комментария можно будет решать, нужны ли изменения действующей Конституции – правового документа, прослужившего стране десять лет и полностью оправдавшего возлагавшиеся на него надежды.
Нет сомнений, что обсуждение достоинств и недостатков действующей Конституции не обойдется без ссылок на зарубежный опыт. И это правильно. Однако совершенно недопустимо, когда такой опыт является исключительным достоянием специалистов. Ведь известно (и здесь Ги Каркассон преподает нам еще один урок современной демократии), что «специалистами всегда являются те, кто присваивает себе специализированные процедуры. И среди них самыми активными являются самые мотивированные» [470]. И для того, чтобы общественное мнение не стало жертвой политических манипуляций подобных «мотивированных специалистов» (на постсоветском пространстве их называют «политтехнологами»), вышеупомянутый зарубежный опыт должен быть доступен широкой публике.
Перевод комментариев Ги Каркассона, раскрывающий нам опыт французской V-ой Республики – серьезный шаг на пути к публичной политической культуре, присущей современным демократиям. Автору удалось убедительно показать, как «V-ая Республика сделала из Франции современную демократию». Но не менее важна и вторая часть этого эпиграфа: Франция «может достичь еще большего и в демократии, и в современности». Хочется верить, что может достичь большего и Казахстан.
Остается пожелать этой умной и тонкой книге успеха у читателей.
Пользуясь случаем, приношу глубочайшие благодарности тем, благодаря усилиям которых, стало возможным данное издание: Правительству Франции и Посольству Франции в Республике Казахстан – Клоду Круай (Claude Crouail), Франсуа-Оливье Сейс (Franςois-Olivier Seys) – Советникам по вопросам культуры и сотрудничества, соответственно с 1999-2004гг. и с 2004г. по наст.время); Мари Дюмуля (Marie Dumoulin); А.Сагадиевой, К.Фаизовой, О.Рублевой – переводчицам; Университету Сержи-Понтуас (Париж) – Клодин Виард (Claudine Viard) –Directrice de I´IPAG; Издательству Seuil (Париж), любезно предоставившему право перевести и издать на русском языке данную книгу; В.Малиновскому – проректору Академии юриспруденции – Высшей школы права «Адилет» (Алматы) и всем тем, кто вносит вклад в развитие сотрудничества между Францией и Казахстаном.
Важнейшей задачей такой работы было бы ответить, насколько содержание норм Конституции отвечает вызовам времени, а также оценить, позволяют ли имеющиеся организационные механизмы реализации конституционных норм решать задачи укрепления легитимности институтов государственной власти, сохранения за Казахстаном суверенитета права? Какие здесь могут быть разрывы, сбои взаимодействия институтов государственной власти между собой и с гражданами, или какие могут возникать искажения правопонимания? Что еще нужно сделать для того, чтобы Казахстан с полным правом мог назвать себя современным демократическим государством – в том смысле понятия «современная демократия», который нам на примере Французской Республики – убедительно показал Ги Каркассон.
Только после появления и самого широкого обсуждения такого авторитетного комментария можно будет решать, нужны ли изменения действующей Конституции – правового документа, прослужившего стране десять лет и полностью оправдавшего возлагавшиеся на него надежды.
Нет сомнений, что обсуждение достоинств и недостатков действующей Конституции не обойдется без ссылок на зарубежный опыт. И это правильно. Однако совершенно недопустимо, когда такой опыт является исключительным достоянием специалистов. Ведь известно (и здесь Ги Каркассон преподает нам еще один урок современной демократии), что «специалистами всегда являются те, кто присваивает себе специализированные процедуры. И среди них самыми активными являются самые мотивированные» [470]. И для того, чтобы общественное мнение не стало жертвой политических манипуляций подобных «мотивированных специалистов» (на постсоветском пространстве их называют «политтехнологами»), вышеупомянутый зарубежный опыт должен быть доступен широкой публике.
Перевод комментариев Ги Каркассона, раскрывающий нам опыт французской V-ой Республики – серьезный шаг на пути к публичной политической культуре, присущей современным демократиям. Автору удалось убедительно показать, как «V-ая Республика сделала из Франции современную демократию». Но не менее важна и вторая часть этого эпиграфа: Франция «может достичь еще большего и в демократии, и в современности». Хочется верить, что может достичь большего и Казахстан.
Остается пожелать этой умной и тонкой книге успеха у читателей.
Пользуясь случаем, приношу глубочайшие благодарности тем, благодаря усилиям которых, стало возможным данное издание: Правительству Франции и Посольству Франции в Республике Казахстан – Клоду Круай (Claude Crouail), Франсуа-Оливье Сейс (Franςois-Olivier Seys) – Советникам по вопросам культуры и сотрудничества, соответственно с 1999-2004гг. и с 2004г. по наст.время); Мари Дюмуля (Marie Dumoulin); А.Сагадиевой, К.Фаизовой, О.Рублевой – переводчицам; Университету Сержи-Понтуас (Париж) – Клодин Виард (Claudine Viard) –Directrice de I´IPAG; Издательству Seuil (Париж), любезно предоставившему право перевести и издать на русском языке данную книгу; В.Малиновскому – проректору Академии юриспруденции – Высшей школы права «Адилет» (Алматы) и всем тем, кто вносит вклад в развитие сотрудничества между Францией и Казахстаном.