Образование межгосударственных объединений как субъектов международного права сталкивается с недостаточностью для их описания, прежде всего, таких традиционных категорий как форма государственного устройства. Поскольку в современном своем состоянии большинство государств обширного евразийского континента, включающего и страны бывшего СССР, не проявляют особого желания объединяться в федерации или конфедерации. СНГ являет собой уникальный опыт межгосударственного объединения, внутри которого происходят беспрецедентные процессы различной степени интеграции. Принцип “неделимости суверенитета” при передаче межгосударственному объединению полномочий порождает вопрос о пределах делегирования полномочий, за которыми начинается “потеря суверенитета”, который также в настоящее время не имеет достаточного теоретического обоснования.
Представляется, что правовые вопросы евразийского союза являются производными по отношению к самой идее евразийства, поскольку в литературе ее обсуждают с различных позиций: как геополитическую доктрину; специфический тип мироотношения; особый склад характера; как некий новый миф, лишенный реального содержания.
Конечно же, евразийство не миф, лишенный реального содержания, - именно потому, что содержание за евразийством есть, и весьма глубокое. Другое дело, что оно пока - в культурно-исторических масштабах - остается концептуально непроясненным. Евразийство не столь уж молодо, этому течению мысли лет под семьдесят - но, будучи пока именно течением, оно (евразийство) еще не приобрело ни силы традиции, ни культурных корней, ни рафинированных концептуальных оснований. В силу последнего евразийство пока нельзя назвать и геополитической доктриной. А в силу первых двух причин (нетрадиционность, культурная неукорененность) вряд ли можно говорить о “евразийских” чертах характера. Можно говорить о “византийстве” или, на худой конец, “совковости” в чертах характера, но никак не о евразийстве, поскольку такого типа представления связаны с образом, и притом (желательно) запечатленным в культуре. Образа же “евразийца” на сегодняшний день нет.
Но, в то же время, есть веками сложившийся
образ совместной жизни на огромном пространстве. И, естественно, для решения такой задачи нужен был особый геополитический
субъект, опирающийся
на упомянутую общность. Только назывался он иначе: Русь, Российская империя, Советский Союз. А соответствующая идеология славянофильства, помимо православия и лозунга славянского братства, опиралась также на идею особого пути России, связанного с ее “срединным” положением “между Востоком и Западом”. На эти же идеи - но с учетом
новых геополитических и этнокультурных реалий, опирается и евразийство.
В канун ХХІ века евразийская идея приобрела новую актуальность. Ведь фактически в ее лице мы имеем пережившую уже достаточно длительную историю (если это и “миф”, то уж никак не “новый”) альтернативу ленинско-сталинскому решению вопроса
о соотношении
геополитических и этнокультурных факторов в истории. Это решение основывалось на традиционной для марксизма (и критиковавшейся еще в 80-е годы прошлого века) недооценке культурного фактора: из классового социально-экономического единства выводилось классовое же социально-политическое единство независимо от национальной и государственной принадлежности (“пролетарии всех стран, соединяйтесь”, “пролетарский интернационализм”). Марксизм-ленинизм уделял немалое внимание как “национальному вопросу”, так и институциональным факторам общественной жизни (“семья, частная собственность, государство”), но все это рассматривал
исключительно как инструмент классовой борьбы. В годы первой мировой войны это вело, например, к такому “перевернутому” пониманию патриотизма, как ленинская версия “национальной гордости великороссов”: большевики призывали рабочих всех стран к “борьбе против собственных правительств” с целью перевода “войны империалистической в войну гражданскую”.
При всей разнице своего звучания как “геополитический” лозунг “мировой революции”, так и “национальный” лозунг “строительства социализма в одной стране” означали приоритет
геополитического фактора перед этнокультурным. Тактически с многонациональностью культуры поступили “мягче”, чем с многоукладностью экономики, но стратегически и там, и там проводилась линия на унификацию и завоевание “командных высот” для социализма. Только несоциалистические уклады и, тем более, формы собственности искоренялись открыто, а в национальном вопросе говорили о “расцвете наций через их сближение” и даже формально сохраняли право на самоопределение “вплоть до отделения”. С возникновением мировой социалистической системы “братским соцстранам” оставили право на национальные особенности “пути к социализму”. Но все, что выходило за рамки предначертанной руководящей линией КПСС модели социализма (задаваемой “наиболее развитым” советским вариантом), рассматривалось как идеологически чуждое (Китай, Югославия), а в крайних случаях даже подавлялось (Венгрия, Чехословакия, Польша). В самом же СССР брежневское Политбюро торжественно констатировало образование “новой многонациональной общности - советского народа”.
В годы перестройки борьба за территориальный хозрасчет, а затем и национальные суверенитеты сравнялась. После ликвидации СССР место геополитического субъекта оказалось “вакантным” и возник естественный искус
пойти по принципу
“от противного” (в плане соотношения геополитического и этнокультурного факторов). Опыт, например, европейской интеграции основывается не на “сближении наций”, а на “кросс-культурном взаимодействии”, диалоге культур, использующем взаимодополнительность культурных различий. Кроме того, мир из биполярного стал многополярным.
Относительная устойчивость СНГ показывает, что независимые государства, образовавшиеся на территории бывшего СССР (за исключением стран Балтии), все же больше тяготеют друг к другу, чем к другим региональным центрам геополитического влияния. Если при нормализации жизни в наших странах такое тяготение друг к другу из безальтернативной необходимости вынужденной зависимости станет осознанным государственным и историческим самоопределением, то вполне вероятно современное призвание евразийства: превратить нашу “континентальную” общность в цивилизационную, а этнокультурные силы из националистически-центробежных сделать интеграционно-объединяющими.
Цивилизационная общность базируется на признании самостоятельности каждого государственного субъекта в нее входящего. Самостоятельность же государственных субъектов, кроме различных иных факторов, предполагает наличие единой общегосударственной идеи. В частности, в Казахстане такая идея необходима уже в силу многонациональности, поликультурности, многоконфессиональности страны. Причем, большую роль в ее формировании играют руководители суверенного государства, особенно Президент, все годы пребывания на этой должности уделяющий достойное внимание разработке государственной идеи Казахстана. Тот фундамент, который уже заложен в разработку этой идеи (дух стабильности, согласия и примирения различных национальных, социальных и конфессиональных групп и. т.д.) позволяет надеяться, что она станет действительно общеказахстанской идеей, а не одной из частных (классовых, национальных, религиозно-фундаменталистских), раскалывающих общество.
Иное дело Россия, без которой немыслим евразийский союз. Как известно, русские философы ХІХ-ХХ веков активно обсуждали вопрос об особой исторической и религиозно-нравственной миссии России. Однако, в современных условиях “русская идея” должна найти себя в новом контексте многополярного мира, диалога культур, партнерских отношений стран СНГ. Националистически-центробежный импульс был направлен против Москвы как центра диктата.. Другое дело, что богатые ресурсы России должны подкреплять не идеологическую или экономическую экспансию, а историческую и духовно-нравственную миссию. С религиозным характером этой миссии сложнее: русская идея традиционно связывала себя с православием, сейчас - в духе диалога культур - у российской духовности нет альтернативы стать основной межконфессионального
согласия (консенсуса) по общечеловеческим духовным проблемам. Такое согласие - это единство в общем, объединяющем разные религии, культуры, народы - при сохранении различий в национальном духе и характере и даже религиозно-философской трактовке вышеупомянутых общечеловеческих проблем.



В обозримой исторической перспективе “стратегическое партнерство” Казахстана и России перспективно не только геополитически, но и идейно. Другими словами, возможен “синтез идей” общеказахстанской и “общероссийской”. Пока такая трансформация не произошла -российская идея гораздо более расплывчата, чем казахстанская. Результатом такого синтеза исторически может выступить в будущем евразийство. Если говорить о синтезе идей, то представляется более реальным следующий “интеграционный” процесс:
1) “русская” идея, заимствуя лучшие черты евразийства, преобразуется в “российскую”;
2) на основе синтеза общеказахстанской, российской и, возможно, других идей, корректируется и проясняется евразийская идея.
Еще одна правовая проблема связана с тем, что иерархия силы правовых норм (международный договор - национальная Конституция - национальные законы) в разных государствах (например, в Казахстане и России) трактуется по-разному.
Культурные различия в правопонимании проявятся и при попытках реализовать принцип “сближения законодательств” (например, о таможенном контроле, валютном регулировании и. т.п.): применение даже идентичных норм “неунифицированными” институтами правосудия и правоохранительными органами в сходных ситуациях приведет к различным решениям. На сегодняшний день Казахстан имеет отличную (более смело реформированную) от механизмов государств СНГ систему правоохранительных органов.
Фактически, интеграционные процессы подвергают испытанию фундаментальный принцип права - принцип формального равенства, который при кросс-культурных взаимодействиях не всегда понятно, как реализовать. В случае культурной близости могут выручить общие традиционные нормы. А как быть в случае культурных различий, затрагивающих, например, представления о справедливости или гуманности (вопрос об отмене смертной казни), о человеческой жизни (вопрос об абортах) и. т.д.?
И все же при всей сложности проблем по рассмотренным аспектам, они представляются вполне разрешимыми при наличии исторической воли народов к более тесному сближению, при ответственном стремлении руководства каждый раз находить политически взвешенные решения, не боясь при изменении ситуации искать их заново.