Научная статья

УДК 340.0
ББК 67.0
DOI: 10.25839/MATGIP_2023_4_00

А.А. Матюхин*
В.С. Комаров**

ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ВОЗДЕЙСТВИЯ
ПРАВОПОНИМАНИЯ НА КАТЕГОРИИ
ТЕОРИИ ГОСУДАРСТВА И ПРАВА***

Аннотация. В статье дается анализ имеющихся подходов к системному использованию ряда категорий теории государства в аспекте роли и значения категории «правопонимание». Авторы обосновывают идею о том, что содержание правопонимания находит свое выра­жение в определенной правовой онтологеме, покрывающей такие формы как правовая доктрина, правовая идея, парадигма, а более широко – в правовых учениях и правовых идеологиях.
Ключевые слова: теория государства и права, правопонимание, субъективное, объективное, правовая норма, правовое отношение, правонарушение, состав правонарушения, правотворчество, правовое сознание.

Ученые при рассмотрении правопонимания чаще всего сосредотачивают внимание либо на субъективных, либо на чисто идеальных его формах. При этом идеальные формы, закрепляемые в виде теоретических конструкций правоведения, правовых доктрин и идеологий, также считаются субъективными. Это возвращает нас к проблеме соотношения субъективного и объективного в праве – имеют ли правопонимание и его идеальные формы объективное значение?
Под субъективными формами правопонимания имеются в виду формы понимания права, законов, правовых обычаев и прецедентов, которые соотносимы как с индивидуальными, так и с коллективными субъектами. Это могут быть формы, присутствующие в индивидуальном (право)сознании, в том числе в правосознании юристов-профессионалов, и в коллективном, то есть в (право)сознании «масс», социальных групп и профессиональных сообществ. В по­следнем случае формы правопонимания приобретают интерсубъективный характер – становятся общими для многих индивидов. И тогда можно говорить о коллективном субъекте правопони­мания.
При этом было бы неверно сводить правопонимание только к субъективной стороне права, относить его лишь к правосознанию – пусть и в идеализированных его формах. Возвышенные представления теории опредмечиваются в обществен
* Матюхин Анатолий Алексеевич, профессор кафедры теории и истории государства и права Частного образовательного учреждения высшего образования «Юридический институт» (Санкт-Петербург), доктор юридических наук, профессор. E-mail: lawinst-spb@mail.ru
** Комаров Владимир Сергеевич, доцент кафедры теории и истории государства и права Частного образовательного учреждения высшего образования «Юридический институт» (Санкт-Петербург), кандидат юридических наук. E-mail: lawinst-spb@mail.ru
*** В статье использован материал монографии: Матюхин А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Алматы: ВШП «Эдiлет», 2000. С. 38-53.

практике. Объективное значение идеальных форм правопонимания находит свое выражение не исключительно в правосознании, но также и при создании, и при реализации норм права. Правопонимание, следовательно, выступает в качестве достаточно общей интеллектуальной функции правовой культуры [16, с. 116-122], причем не сводящейся только к пассивному созерцанию, но деятельной, не чисто субъективной, однако имеющей объективное значение.
Отличие форм правопонимания, присущих обыденному правосознанию «простых» людей, их социальных групп и «масс» (представления, мнения, предрассудки и т. д.), от более «рафинированных» форм, характерных для профессионального правосознания юристов и их сообществ, состоит лишь в том, что последние в своей практической и познавательной деятельности осознанно направляются идеальными формами юридического мышления. Подобные идеальные формы построения и использования юридических понятий, конструкций, презумпций, фикций и иных средств юридического мышления, задействуемые юристами-профессионалами как в «живой речи», так и при подготовке различных юридических документов, включая и текст Конституции Российской Федерации [11], становятся органической частью правопонимания профессионалов. Оно, в свою очередь, посредством правового образования и просвещения, становится культурным образцом для правопонимания остальной части общества.
Содержание правопонимания, благодаря перечисленным формам, транслируется между людьми и социальными группами не только в пространстве, но и во времени. Профессиональные сообщества используют для этой цели такие идеальные формы, как правовая доктрина, правовая идея, парадигма. В случае канала трансляции «с более широким диапазоном» говорится о правовых учениях и правовых идеологиях.
Таким образом, содержание правопонимания находит свое выра­жение в определенной правовой онтологеме, покрывающей все перечислен­ные формы.
Чтобы избежать перечисления всего многообразия форм, в которых объективируется профессиональное правопонимание, будем выделять, описывать концептуализации права.Корень «концепт», присутствующий в данном термине, указывает на опосредованный юридическим мышлением понятийный характер профессионального правопонимания [27]. Происхождение же существительного «концептуализация» от глагола «концептуализировать» подчеркивает то, что оно означает не статичную форму («концепция»), а результат процесса понимающе-осмысляющей – «концептуальной» – работы. Подобный результат – если говорить о правопонимании, присущем школе, сообществу или иному коллективному субъекту, существующему исторически длительное время – всегда в определенном отношении «промежуточный». Отдельно взятый юрист, решающий конкретные исследовательские или практические задачи, может остановиться в своем понимании права на определенной концепции, воспринятой в форме доктрины, парадигмы, учения, онтологемы и т. д. – но школа, если, конечно, она «живая», а не «закостеневшая» – всегда находится «в процессе» концептуализации. В этом смысле термин «концептуализация ­права» совпадает и обозначает направление правопонимания или характеризует имеющиеся подходы к пониманию права.
«Продукты» правотворчества, правопонимания, а шире – правосознания – можно оценивать и анализировать со стороны их содер­жательности, новизны, связи с определенной традицией, с точки зрения их моральной и/или научной ценности, с позиции «технологии их изготовления» и т. д. То есть спектр возможностей очень многообразен. Нас будут интересовать концептуализации права с учетом того влияния, которое они оказали на конституирование сферы права в ее отношении

государству, под углом зрения возможностей, открывающихся с их помощью для правового самоограничения государства, «вписывания» его в сферу права. Постановке данной проблемы будут подчинены обзор школ и воззрений на право, известных из истории правовых учений, и анализ современных направлений правопонимания [15].
Выявленные задачи подчеркивают тот неоспоримый факт, что право во всей совокупности норм, институтов, ценностей и т. д. является социально обусловленным феноменом. Эта его социаль­ная обусловленность «в целом представляет собой обширную проблему, которая предполагает глубокий анализ существующих в действительности общественных отношений, требующих правового регулирования»[12, с. 11].
Современная теория права постулирует, что общественные связи уже освоены мышлением, и это мышление накладывается на практику, присовокупляя к отношениям каждый раз определенную, спе­ци­фическую для данного случая и в то же время типовую в формальном смысле «интеллектуальную добавку» – юридическую конструкцию, фикцию и т.п. В получающемся вследствие этого правоотношении выделяются его субъекты, предмет (объект), по поводу которого осуществляется отношение; форма, опосредующая реализацию отношения, и содержание, которое характеризуется как субъективные права и как юридические обязанности, корреспондирующие друг другу [10, c. 498].
Обычно современная теория государства и права, выступая в качестве описательно-офор­мляющего знания, довольствуется обозначением и установлением субъектов, предмета, формы и содержания общественного отношения. Но естественно и стремление проникнуть глубже, постичь основания: откуда появляются права и обязанности? откуда берется правовая форма и ее власть над нами? почему одни отношения оформляются институционально-правовым образом, а другие – нет? Ведь признание права у другого, как и возложение на себя обязанности, есть волевой момент, более того – обязывающий, что подтверждается даже интуитивно.
Как понять тогда – что такое «власть образца»? И может ли такая власть быть принята добровольно? К подобного рода власти над людьми идеи «разумно организованного общества» апеллировали сторонники теории общественного договора, вдохновляе­мые гуманистическим стремлением к минимизации насилия и реа­лизации «естественного» права человека на свободу.
В этом пункте правопонимание существенно дополняет, расширяет собственную позицию: к его описательно-оформляющей, дескриптивной стороне присоединяется аспект прескрипции, предписания, обладающего свойством нормирования (суждения, линий поведения). И если дескриптивная функ­ция правопонимания делает суждения, концепции о праве своего рода «экстенсиональным» знанием – то есть знанием рас­ши­ряю­щим­ся (латинское extensio означает «расширение»), то преск­рип­тив­ная функция делает его, помимо всего прочего, знанием «интенциональным» (от латинского intentio, что означает «стремление», под­разу­мевающее направленность, ориентированность).
Иначе говоря, описательно-оформляющее действие правопонимания выполняет преимущественно функцию «показа» (в некотором роде «постава», если воспользоваться одним из терминов современного постмодернизма), «поставляя» субъектам правоотношений оформленное описание правовой нормы-образца. Дескриптивное действие правопонимания подключает к позиции «взгляни, что есть данная норма-образец» существенную регулятивную добавку: «делай по данной норме-образцу». Эта дескрипция разворачивает пра­во­по­нимание, правоистолкование в область практического дейст­вия, об­ращаясь к необходимости

задействования субъектом волево­­го начала, концентрации уси­лия в направлении, «жить по праву».
Появление воли в качестве существенного обстоятельства ситуации выводит нас за границы «чистого разума» в область «разума практического», то есть в область гуманитарных дисциплин, оформляющих и регулирующих активность «одушевленных» субъектов.
Обычно в юриспруденции не обсуждается свободная воля, а признается чисто формализованная схема правоотношения, вошедшая во все учебники. Для политологии, например, представляется достаточным кантовский принцип автономии личности в качестве готовой «естественной» данности, подразумевающей существование гражданского общества, состоящего из самостоятельных граждан, обладающих свободой воли. Подобную ситуацию можно сравнить с отношением эпистемологии и науки. Ученый со своей позиции наблюдателя точно знает, что есть некие связки между знанием и объектом, которые обладают известной истинностью при определенных условиях. Но при этом про источники отношения «знание – объект» он ничего не знает, пока не поставит вопрос о методе, порождающем новые знания и выводящем на новые объекты.
Описательное правоведение в основном имеет дело с уже готовыми структурами и институциональными формами. Так, структура опосредования, скажем, в договоре, фиксирует стяжку содержания (заданного в правах и обязанностях) и предмета. Возникает некоторый аналог эпистемологического отношения: там «знание – объект», а здесь – «субъективные права и субъективные юридические обязанности – содержание правоотношения». Форма в обоих случаях является опосредующей структурой, стягивающей два момента, два полюса отношения.
Иногда знаковая форма представляет собой некое «объективное содержание» знания для познающего субъекта, а иногда институционально-пра­вовая форма объективирует содержание прав и обязанностей для субъектов, являющих­ся сторонами правоотношения. И в обоих случаях форма является «априорной», обладающей нормативной силой для субъекта. При этом следование ей добровольно-принудительное: в первом значении – чтобы «правильно мыслить», в другом – для того, чтобы «поступать по праву». Правда, вследствие различия категориального отношения «форма – содержание» в случаях познания и права ведущая модальность указанной «добровольной принудительности» оказывается различной. При научном познании это модальность необходимости с полагающейся при этом добровольностью познавательного усилия в рамках принудительности «правильного мышления». При создании и реализации права – модальность возможности с соответствующей ей принудительностью правового регулирования в рамках добровольного использования норм права [17, с. 7-15].
В соответствии с изложенным, институциональное строительство в политико-правовом пространстве требует «практического знания», способного кон­струировать «априорные» формы применительно к конкретной ситуации, а не просто описательно-оформляю­щего знания, основанного на теоретичес­кой иде­а­лизации и принимающего эти формы действительно как априорные, то есть как данность, в готовом виде.
Признание необходимости следования правовой форме неким «таинствен­ным» образом сливает воедино две силы, имеющие, на первый взгляд, совершенно разную природу: принудительность власти права и принудитель­ность культурной нормы. Феноменологически, однако, ясно, что эти две силы сходятся при установлении институтов – государственной власти, законодательства, судопроизводства.

Всякая власть основывается на отчуждении воли. Понятно также, что такое «прямая» власть: это господство, основанное на отчуждении воли путем насилия. Применительно к рассматриваемому вопросу следует, на наш взгляд, достаточно очевидный постулат: власть права и культурной нормы-образца, при всем наличии в ней «отчуждающей» компоненты, есть один из основных способов как институционализации Идеи Права, так и институционализации государства в сфере права в качестве правового, а самого общест­ва – в качестве гражданского. Отсюда также следует и общий вывод о том, какова специфика современного правопонимания: оно с необходимостью должно быть основано на институциональном подходе, теснейшим образом сопряженном с культурологической, точнее – социокультурной рефлексией.
При попытке рассмотреть отличительные черты современного правопонимания речь должна идти о его развернутой ин­терпретации, причем такой, которая позволяет связать основания предметных построений различных школ и направлений правопонимания с содержанием правовой Идеи и с вопросами становления (или построения) правового государства. Подобное разворачивание правопонимания сталкивает­ся с характерной методологической трудностью, вызываемой такой особенностью современного правопонимания, как ­неоднозначность.
В XX веке в странах западной демократии, традиционно придерживавшихся плюрализма правопониманий, а теперь и у нас возникла очевидная “неклассическая” ситуация в правоведении, когда имеется множество школ права, каждая из которых претендует на формулирование как собственной теоретической парадигмы, так и “особой” онтологемы правопонимания.
Акцентируя внимание на упомянутой выше неоднозначности правопонимания, можно в качестве первой и наиболее очевидной черты современного правопонимания, которая как раз и вызывает эту неоднозначность, указать на наличие в правоведении множественности школ со свои­ми собственными точками зре­ния на право и понятие о нем. Каждая из школ опирается на собственные основания. Различие в основаниях правопонимания обуславли­вает и разницу воззрений о роли и назначении государства.
Вторая характерная черта заключается в том, что представители школ права, хотя и спорят между собой, но вынуждены – хотя бы для того, чтобы очертить предмет спора, пользоваться одними и теми же понятиями. Вместе с тем, использование сходной терминологии не ведет к одинаковому пониманию содержания используемых слов.
Третья важная особенность состоит в том, что общие понятия помещаются в различные исследовательские контексты и трактуются по-разному. Если бы последнее было не так, то правоведы, по крайней мере, договорились бы об определении понятия «право». Но этого не происходит, что отражается и на подходе ­к проблемам развития государственности, толкования Конституции РФ и других нормативно-правовых актов [11].
Какие же понятия составляют своего рода «общие места» юридической науки? Представляется, что в современном правоведении такую функцию выполняют понятия «правовая норма», «правоотношение», «правосознание», «правовая культура», «правонарушение», «состав правонарушения» и т.д. [10]. «Неизбежность» данных понятий в нынешнем правопонимании определяется если не теоретически [2, с. 379; 4; 26], то, во всяком случае, их практическим ­значением.
Так, без определенного представления о правовых нормах невозможно принять ни один нормативный правовой акт. Именно следование правовым

нормам, в том числе и выраженным в нормативных правовых актах, превращает социальное поведение в правовое [13; 18; 22].
Ситуации осуществления (реализации) правовых норм носят, как правило, коллективный характер, иными словами, реализуются посредством правоотношений [7; 9; 25]), что требует общественного осознания правовых норм, формирования общественного правосознания [2; 3]. Но при этом, взятое само по себе, правосознание не познает, не оцени­вает и не ­регулирует. Посредством правосознания регуляцию, оценку и позна­ние осуществляют индивиды, субъекты, включенные в многообразную систему социальных, в том числе и правовых, связей и отношений. Их практическая духовная деятельность по воспроизводству правосознания есть в действительности серьезнейшее духовное усилие. А поскольку духовный труд создает общественную связь в идеальной форме, в форме идеи, то и деятельность правосознания, следовательно, есть создание общественной связи посредством и в форме Идеи Права. Добавим к этому и опыт предшествую­щей философии: еще Г.Гегель усматривал в духовном труде процесс «самопорождения человека». Соответственно, правосознание, как воспроизводство Идеи Права, есть самопорождение «пра­вового человека».
Категории теории государства и права «правовая норма», «правоотношение», «правосознание» и т.п. исполь­зу­ются различными школами, что позволяет выделить базовую характеристику «группового» правопонимания: фокусировка на одном из понятий при признании значимости остальных, но в качестве второстепенных. В философии такая фокусировка называется «усмотрением сущности». В результате разные школы по-своему определяют сущность права, что, естественно, ­влияет и на истолкование основных терминов.
С понятиями «правовая норма», «правоотношение», «правосознание», «правонарушение», «состав правонарушения» тесно связано понятие «правовое поведение» [10, с. 458]. В этом же ряду и понятия «правоприменение» [8; 14; 23] и “правотворчество” [19; 20; 21], характеризующие важнейшие правовые функции государства.
Предельность, «категориальность» данных терминов подтверждается уже тем, что через каждый из них можно переинтерпретировать остальные. Например, они могут быть охарактеризованы с точки зрения правоотношений. Правовое поведение есть адекватное социальное поведение субъекта правоотношения, правоприменение и правотворчество – особые правоотношения по поводу, соответственно, реализации и создания правовых норм. Возможна и обратная трактовка, истолковывающая правоотношение как правовое поведение, как правоприменение и как правотворчество. Пер­вый и второй моменты в правоотношении оче­видны, а третий – понимается как «воссоздание» правовой нормы применительно к конкретной ситуации, создание прецедента.
Очевидна и связь понятий «правовое поведение», «правоприменение» и «правотворчество» с двумя как минимум другими базовыми ­понятиями – «правовая норма» и «правосознание». Так, лишь следование правовым нормам на основе развитого правосознания превращает социальное поведение в правовое. Правотворчество направлено на создание правовых норм, правоприменение – на их реализацию. Как уже отмечалось, создание правовых норм невозможно без апелляции к правосознанию. То же самое относится и к правоприменению, когда объективно необходимо толкование правовых норм.
На основе каких принципов должны строиться рассуждения при исследовании описанной ситуации со множественностью позиций по поводу понимания права? Представляется, что подобными принципами рассмотрения различных точек зрения на право разных школ выступают такие обязательно

признаваемые факторы, как наличие «зерна истины» во взглядах каждой школы; частичный характер каждого из правопониманий; необходимость интегративного правопонимания без волюнтаристских фокусировок на чем-то отдельном.
Конечно, можно приводить многочисленные аргументы в пользу той или иной конкурирующей точки зрения. Но гораздо более продуктивно признание того, что каждая из теоретических позиций содержит зерно истины и, одновременно, ни одна из них не ­обладает монопольным правом на объективную истинность. Претендуя же на объективно-истинностный взгляд, необходимо подняться над данной «неклассической ситуацией», сделав ее саму частью теоретического исследования. Только в этом случае можно говорить о «беспристрастной» теории.
Подобному требованию беспристрастности взгляда отвечает за­нятие рефлексивной позиции, позволяющей посмотреть на «неклассическую ситуацию» со стороны. Занятие сторонней (рефлексивной) позиции необходимо и единственно возможно для выделения оснований всеохватывающего (overlapping) консенсуса точек зрения в контексте решения практической задачи построения правового государства, что возможно лишь благодаря достижению рефлективного равновесия (reflective equilibrium) точек зрения, ищущих консенсус. Метод, соответствующий такой рефлексивной позиции, Джон Ролз называет «методом избегания» (method of avoi­­dance) [24; 28], имея в виду запрет на «проваливание» в содержательные крайности какой-либо одной доктрины. С нашей точки зрения, наиболее перспективным с позиции попыток создания «беспристрастной» теории, выводящей за рамки отмеченной «неклассической ситуации», является институциональный подход или методология институционализма.
Смысл апелляции к данной методологии состоит в том, чтобы вырваться из замкнутого круга дискуссий о «чистых идеях» за счет обращения к тем устойчвым структурам человеческой деятельности (практики), в которых эти идеи воплощаются (или, как бы сказал Г.Гегель – «опредмечиваются»). Устойчивое существование ­структур человеческой деятельности обеспечивается их воспроизводством, социальной формой которого являются институты.
Ос­нователем методологии институционализма считается французский кон­ституционалист Морис Ориу. Еще в начале XX века он писал о синтети­чес­кой методоло­гии институционального подхода, что подразумевает соедине­ние со­цио­логического и формально-юридического методов рассмотрения [5; 6].
Ключевое для такого подхода понятие института традиционно и для правоведения (правовые институты), и для социологии (социальные институты). Это дает надежду на объединение бесспорных достижений как социологической юриспруденции, так и нормативистско-позитивистских взглядов на право.
Кроме того, считая правовой институт юридической формой реа­лизации направляющей идеи, М.Ориу помещал свою концепцию правопонимания также в русло традиции классической либеральной философии права. Именно она как раз и подчеркивала, что право есть форма бытия свободы, и поэтому в основании правопонимания лежит Идея Права как производная от Идеи Свободы. Исходя из этого, мы считаем вправе называть данную концептуализацию пра­ва либеральным инсти­туционализмом.
Признавая частичный характер индивидуального правопонимания, несмотря на претензии каждого его носителя на объективно-истинностное знание о праве, и акцентируя внимание на наличии в них «зерен истины», необходимо также признать актуальную и настоятельную необходимость в интегративном правопонимании, которое исключало бы возможность волюнтаристской фокусировки на чем-то отдельном, на одной-единственной точке зрения на право.

Суть подобного правопонимания состоит в том, чтобы, не стремясь заменить многобразие направлений правопонимания одним «единственно верным», задать общее пространство их сосуществования, соизмерения, коммуникации на неких социально, культурно и политически приемлемых основаниях. Именно по поводу этих оснований, – а не по поводу содержательного наполнения правопонимания – и должен быть найден «всеохватывающий консенсус» в понимании ­Дж.Ролза.
В качестве теоретико-методологической модели такого интегративного правопонимания и может служить правовая теория и правовая философия либерального институционализма [15].

Библиографический список

1. Алексеев С. С. Самое святое, что есть у Бога на земле. Иммануил Кант и проблемы права в современную эпоху. М.: НОРМА, 1998. 409 с.
2. Баймаханов М. Т. Право, сознание, поведение // Мысль. 1993. № 4.
3. Баймаханов М. Т., Вайсберг Л. М., Бейсенова А. У. Взаимодействие правового сознания с моралью и нравственностью в обществе переходного перио­да. Алматы: Жетi жаргы, 1995.
4. Васильев А. М. Правовые категории. Методологические аспекты разработки системы категорий права. М.: Юрид. лит., 1976. 264 с.
5. Воротилин Е.А. Политико-правовая теория институционализма М. Ориу (историко-критический анализ): Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1979. 16 с.
6. Графский В. Г. Политические и правовые учения Франции // История политических и правовых учений ХХ в. М.: Наука, 2005. 595 с.
7. Гойман В. И. Действие права: Методологический анализ. М.: Акад. МВД РФ, 1992. 182 с.
8. Карташов В. Н. Применение права: учебное пособие. Ярославль: Изд-во ЯрГУ, 1980. 74 с.
9. Кечекьян С. Ф. Правоотношения в социалистическом обществе. М.: Изд-во АН СССР, 1958. 187 с.
10. Комаров, С. А. Общая теория государства и права: учебник для вузов / С. А. Комаров. – 10-е изд., испр. и доп. – М.: Издательство Юрайт, 2022. – 528 с.
11. Комментарий к Конституции Российской Федерации. 5-е изд., испр. и доп. // Под ред. проф. С.А. Комарова. М.: Изд-во «Юрайт», 2023. 325 c. // Серия: Профессиональный комментарий.
12. Кудрявцев В. Н., Казимирчук В. П. Современная социология права. М.: Юристъ, 1995. 297 с.
13. Кудрявцев В. Н. Правовое поведение: норма и патология. М.: Наука, 1982. 287 с.
14. Лазарев В. В. Социально-психологические аспекты применения права. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1989. 144 с.
15. Матюхин А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Аламаты: ВШП «Эдiлет», 2000. 596 c.
16. Марача В. Г. Правопонимание в состязательных институтах // Науч. тр. “Эдiлет” (Алматы). 2000. № 1(7). С. 116–122.
17. Марача В. Г. Исследование мышления в Московском методологическим кружке и самоорганизация методолога: семиотические и институциональные предпосылки // Кентавр. Методологический и игротехнический альманах (Москва). 1997. № 18. С. 7–15.
18. Оксамытный В. В. Правомерное поведение личности. Киев: Наукова думка, 1985. 175 с.
19. Право и правотворчество: вопросы теории / Редкол.: Боботов С.В., Казимирчук В.П. (Отв. ред.), Лукашев Е.А., Халфина Р.О. М.: Изд-во ИГиП АН СССР, 1982. 128 c.
20. Правотворчество. Теория и законодательная техника: Перевод с румынского / Нашиц А.; Под ред.: Керимов Д.А. (Послесл.), Мицкевич А.В.; Пер.: Фодор И. М.: Прогресс, 1974. 256 c.

1. Парламент и законодательная власть Казахстана [Текст]: Монография / Отв. ред. А. А. Таранов. – Алматы: Жетi жаргы, 1995. – 160 с.
2. Психология правомерного поведения / Нурпеисов Е.К.; Отв. ред.: Баймаханов М.Т., Казимирчук В.П. Алма-Ата: Наука КазССР, 1984. 127 c.
3. Реше­тов Ю. С. Реализация норм советского права: Системный анализ. Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1989. 154 с.
4. Ролз Д. Теория справедливости. Новосибирск: Изд. НГУ, 1995. 534 с.
5. Халфина Р. О. Общее учение о правоотношении. М.: Юрид. лит., 1974. 351 с.
6. Явич Л.С. Сущность права: Социал.-филос. понимание генезиса, развития и функционирования юрид. формы общественных отношений / Л. С. Явич. Л.: Изд-во ЛГУ, 1985. 207 с.
7. Hart H. L. A. The Concept of Law. Clarendon Press, Oxford, 1977. 333 р.
8. Rawls J. Justice as Fairness: Political not Metaphysical // Philosophy and Public Affairs, Vol. 14, No. 3. (Summer, 1985), pp. 223-251 // URL: http://links.jstor.org/sici?sici=0048-3915%28198522%2914%3A3%3C223%3AJAFPNM%3E2.0.CO%3B2-0

Для цитирования: Матюхин А.А., Комаров В.С. Отличительные особенности воздействия правопонимания на категории теории государства и права: статья // Теория государства и права. – 2023. – № 4 (33). – С. 00-00.