Научная статья

УДК 340.0
ББК 67.0
DOI: 10.25839/MATGIP_2023_4_00

А.А. Матюхин*
В.С. Комаров**

ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЕ И РЕФОРМИРОВАНИЕ ПРАВОПОНИМАНИЯ КАК ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЙ ФУНКЦИИ ПРАВОВОЙ КУЛЬТУРЫ***

Аннотация.
Ключевые слова:

Проводимые с середины 80-х гг. прошлого столетия в СССР, а затем в других образовавшихся на постсоветском пространстве государствах социально-экономические и политические преобразования привели к возникновению новой интеллек­туальной ситуации в юриспруденции. Формирование иных общественных связей и вывод их из-под прямого влияния государства повлекли за собой необходимость разработки правовых норм и институтов с более высокими требованиями к юридической защите участников общественных отношений.
Вместе с тем, замена законов сама по себе не способна перестроить сложив­шиеся системы деятельности. Инновации в правовом регулировании – как, может быть, ни в одной другой сфере – встретили сопротивление, обусловленное человеческим фактором. Ведь чтобы за­коны выполнялись «автоматически», как в странах с развитой политической и правовой культурой, юридические идеи должны стать «естественным» фоном общественной жизни. А это возможно лишь в условиях, когда законопослушание основывается на развитом правосознании. В случае же, если язык права еще не стал для граждан родным, эталоном «правильного» правосознания, определяющего уровень политической и правовой культуры общества, его заменяет профессиональное сознание юристов. Причем не только правосознание отдельных выдающихся представителей юридической профессии, а некое нормальное усредненное сознание профессионалов, воспроизводимое всем «юридическим цехом» и привносимое им в социальные институты [15, с. 25].
«Оказалось, что основная проблема – в организации мышления самих юристов. Даже если не брать трагическую историю юриспруденции в СССР после Октябрьской революции и изгнание из практики и теории самой Идеи Права (за счет попыток превратить правосудие в орудие борьбы одного из классов), остается вопрос – в какой мере и как возможно становление правовой струк­туры общества в Советском Союзе, как должна быть устроена юриспруденция, чтобы это осуществить?» [2; 8; 18, с. 43-50; 20; 25] – такую интерпретацию ситуации дали С. В. Попов и П. Г. Щедровицкий – организаторы одной из первых в Советском Союзе конференций, посвященных проблемам методологии права.

* Матюхин Анатолий Алексеевич, профессор кафедры теории и истории государства и права Частного образовательного учреждения высшего образования «Юридический институт» (Санкт-Петербург), доктор юридических наук, профессор. E-mail: lawinst-spb@mail.ru
** Комаров Владимир Сергеевич, доцент кафедры теории и истории государства и права Частного образовательного учреждения высшего образования «Юридический институт» (Санкт-Петербург), кандидат юридических наук. E-mail: lawinst-spb@mail.ru
*** В статье использован материал монографии: Матюхин А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Аламаты: ВШП «Эдiлет», 2000. С. 24-37.

Считая «призрак ответов, блуждающий в дискуссиях» довольно точным отражением взглядов, сложившихся в юридическом со­обществе по поводу поставленных вопросов, те же авторы полагают, что «современное состояние юридического мышления, привыкшего обосновывать, толковать и исполнять указы, лежащие вне всякой идеи права, вряд ли позволит это сделать» (т. е. найти нужные от­веты). Отсюда, по их мнению, «напрашивается единственный ­вы­вод – необходимо коренное переосмысление основных категорий и понятий права и юриспруденции, при этом главная задача – формирование мышления, способного осмыслить и правовым образом оформить процессы, происходящие в стране»[16, с. 2].
Одна из продуманных попыток реформирования сферы права на постсовет­ском пространстве связана с разработкой и реализацией «Концепции судебной реформы», одобренной Верховным Советом Российской Федерации 24 октября 1991 года [13]. По­жалуй, наиболее ярким элементом Концепции была идея воз­рож­дения в России суда присяжных, действующего на началах подлинной состязательности. Авторам Концепции удалось добиться путем внесения необходимых поправок в Конституцию РСФСР 1978 го­да [3] и Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР [2], а в конце 1993 го­да в Саратове состоялось первое слушание дела с участием коллегии присяжных заседателей [10, с. 50-58; 14; 18, с. 94-97; 22; 23; 24]. В Конституции РФ 1993 г. непосредственно суда присяжных касаются ст. 20 ч. 2 и ст. 123 ч. 4 [1; 12].
Введение подобного института стало пробным камнем для компетентности не только судей, но и прокуроров, следователей, всей правоохранительной системы. Осуществление – не на уровне деклараций, а на деле – судебной реформы выдвинуло повышенные требования к юридическому профессионализму. Достаточно сказать, что реальное соблюдение принципа презумпции невиновности и применение более жестких стандартов допустимости доказательств привело к тому, что обвинения, вполне приемлемые для «обычного» суда, при присяжных зачастую «рассыпались» как кар­точный домик. И дело не в том, что работники следствия и прокуратуры привыкли к обвинительному уклону суда или были какими-то реакционными – большинство из них совершенно искренне боролось с преступностью. Но при этом они столь же непосредственно пользовались устаревшей теорией доказательств.
«Стало ясно, – пишет участница тех событий Л. М. Карнозова, – что ни смена идеологии, ни освоение новых навыков и процедур сами по себе еще не означают подлинной перестройки в сфере юстиции, поскольку в отличие от косметической перестройки реформирование касается оснований правопонимания. Они образуют базовую структуру юридического профессионализма, обладающую невероятной инерционностью и консерватизмом и конституирующую реальную деятельность, которая “не обращает внимания” на новые идеологические “ук­ра­шения” и законодательные новеллы. Предлагаемые преобразователями формы деятельности не могут быть в принципе реализованы без обеспечивающих их структур понимания. Профессиональное сознание юриста должно опираться на современное представление о праве» [22, с. 12].
К концу 1995 года судебная реформа в России, по сути «забуксовала». Практика суда присяжных остановилась на девяти регио­нах. На рассмотрение Государственной Думы поступил умеренно-консервативный проект нового Уголовно-процессуального кодекса, а Отдел судебной реформы и судопроизводства Главного Правового управления Президента Российской Федерации был ликвидирован. Последним успехом реформы можно считать принятие Федерального конституционного закона «О судебной системе Российской Федерации» [4], конкретизирующего конституционные положения о присяжных заседателях и вводящего институт мировых судей. Но распространение института

суда присяжных фактически остановилось, а на введение института мировых судей просто не предусматривалось финансирования.
Однако, несмотря на трудности, идеи судебной реформы продолжают реализовываться силами законодателей, органов конституционного надзора и заинтересованной общественностью, а также используются в процессе сближения законодательств стран СНГ.
На состоявшемся 7 октября 1998 года совместном заседании Се­ната и Мажилиса Парламента Республики Казахстан был принят Закон Республики Казахстан «О внесении изменений и дополнений в Конституцию Республики Казахстан». В Конституцию Казахстана 1995 го­да впервые внесено 19 поправок. В частности, пункт 2 статьи 75 до­полнен нормой о том, что в случаях, предусмотренных законом, уголовное судопроизводство может осуществляться с участием присяжных заседателей [5]. Вводится институт, которого судебная система республики еще не знала. И, возможно, на казахстанской земле инновационный опыт российской судебно-правовой реформы найдет свое достойное применение и даже получит развитие.
Следует отметить, что основа сотрудничества российских и казахстанских юристов в этом направлении уже заложена: еще в 1995 году международной рабочей группой был подготовлен ­проект модельного уголовно-процессуального кодекса для государств – участников СНГ. Он был принят Межпарламентской Ассамб­леей СНГ 17 февраля 1996 года [19]. Нормы, включенные в этот документ, предусматривают процесс с участием присяжных, современные нормы допустимости доказательств и ряд других ин­новаций.
Однако для того, чтобы казахстанские юристы не повторили тех же ошибок, которые совершили их российские коллеги, следует, вероятно, учесть один весьма существенный фактор. «Когда дело дошло до реализации, оказалось, что приверженцев идей реформирования нашей юстиции среди юристов не так уж много… Стало очевидным, что укорененные в профессиональном мышлении нашего сообщества представления о праве препятствуют глубокой проблематизации «социалистического правосудия» и являются основным тормозом реформ… Осознание этого обстоятельства приводит к выводу, что осуществление судебной реформы состоит не столько в сочинении и введении в действие новых законов, в материально-техническом обеспечении вновь создаваемых институтов, но и – в первую очередь – в реформировании юридического мышления, профессионального менталитета…Такое по­нимание ситуации заставило выделить развитие профессионального мышления в особое направление работ по судебной реформе» [22, с. 6-7].
Обосновывая значение «интеллектуального фактора» реформ, отметим, что термин «юридическое мышление» понимается далеко не однозначно [21; 26]. Мы исходим из того, что мышление трактует­ся отнюдь не как субъективная способность человека к «ду­ма­нию», которая изменяется по чьему-либо произвольному же­ланию. По мнению известного специалиста в области сравнительного правоведения Рене Давида, «нормы права могут меняться от росчерка пера законодателя. Но в них и немало таких элементов, которые не могут быть произвольно изменены, поскольку они теснейшим образом связаны с нашей цивилизацией и нашим образом мыслей. Законодатель не может воздействовать на эти элементы, точно так же как на наш язык или нашу манеру размышлять»[9, с. 39]. Иначе говоря, мышление хотя и осуществляется людьми, но имеет объективный характер, и масштаб времени, в котором можно говорить об изменении мышления, – это исторический масштаб смены культур.

В частности, исследуя юридическое мышление, В. М. Розин проводит анализ преобразований, противопоставляя два подхода к ним: как к организационным решениям и как к модернизации: «В первом случае эффект социального действия незначителен, поскольку не затрагиваются основные глубинные структуры и процессы системы, на которую оказывается воздействие. Во втором есть надежда на реальный эффект...» [21, с. 23]. К таким «глубинным структурам и процессам», воздействие на которые может обеспечить реальный эффект, относятся, по его мнению, «язык и основы юридического мышления», закрепленные различными правовыми школами в понимании сущности и природы права. Поэтому необходимо ответить на вопрос о природе права и его связи с юридическим мышлением и правосознанием [21, с. 23].
Анализ научной литературы свидетельствует о весьма широком диапазоне основных взглядов исследователей на ­право.
Право представляет собой совокупность норм, регулирующих поведение человека в обществе; право – это традиции и обычаи, которые признаны приемлемыми богами и, следовательно, указывают путь, которым человек может и должен следовать; право – закрепленная в нормах мудрость старейшин, которые учат общепринятому стандарту человеческого поведения; право представляет собой открытую философией систему принципов, выражающих сущность вещей и поэтому поведение человека должно согласовываться с ними; право выступает как совокупность установок и предписаний, следующих из вечного и неизменного морального кодекса; право есть совокупность соглашений между людьми в политически организованном сообществе относительно взаимоотношений друг с другом; право выступает как отражение Божественной воли, управляющей всей Вселенной, причем, отражение той ее части, которая определяет должное поведение, адресованное людям в качестве принципов морали, нравственности; право представляет собой совокупность команд независимой власти в политически организованном обществе, которые указывают на то, как следует вести себя друг с другом; право есть система предписаний, открытых человеческим опытом, заключающаяся в свободе реализации своих индивидуальных интересов, ограниченных лишь интересами и волей других участников отношений; право – совокупность принципов, открытых философией и детально разработанных научными трудами юристов и их решениями по конкретным де­лам, которая указывает на то, что воля человека должна соответствовать и согласовываться с интересами других лиц; право – свод пра­вил, наложенных на индивидов господствующим (доминирующим) классом; право – правила поведения, основанные на экономических и социальных за­конах, выявленных в ходе наблюдения, с уче­том взаимоотношений человека и общества и выраженных в предписаниях, регламентирующих то, что дозволено человеку, а что нет [27, с. 25-30].
Научно-исследовательская практика убеждает, что в основании каждого из перечисленных подходов к выделению сущности права обнаруживается какая-то первоначальная основа: воля, свобода, мораль, обычаи, традиции, опыт и т. п. В то же время, все указанные взгляды можно сгруппировать в исторически сложившиеся правовые школы, провести классификацию по базовым позициям и, конечно, осуществить иные методы научного анализа и синтеза. Представляется, что подобный путь хотя и является эффективным, особенно в дидактическом, учебном плане, но все же не проясняет всего богатства мысли по поводу сущности, предназначения, природы права.
Например, Р. Паунд сводит все перечисленные идеи к четырем позициям. Первая гласит, что право существует лишь для поддержания мира в обществе при

любых обстоятельствах и любой ценой. Осуществляя эту цель, право игнорирует другие индивидуальные интересы и социальные потребности. При достижении данной цели отпадает и необходимость в праве, наступает его конец.
Вторая идея состоит в том, что право представляет собой способ поддерживать социальный статус-кво (status quo). Сущность права состоит в том, что оно обеспечивает сохранность социальных институтов, позволяющих человеку иметь свою ячейку в обществе и из­бегать столкновения с другими индивидуумами.
Третья позиция сводит право к охране естественных прав. Право существует лишь для того, чтобы охранять эти права и позволять эффективно их осуществлять. При этом не может быть и речи о каких-то их ограничениях.
Четвертая идея состоит в том, что право существует лишь для того и сводится к тому, чтобы провозглашать и разрешать максимальное самоутверждение личности [27, с. 30-47].
Соглашаясь в целом с изложенной философской трактовкой природы права, необходимо особо подчеркнуть, что она еще требует расшифровки и конкретизации на предметном уровне правоведческого рассмотрения. Так, хотя психологической школой и признается, что «когда еще отсутствует положительное право», оно «живет в душе» в форме эмоциональных фантазий, или проектированных, идеологических величин, это утверждение не снимает проблемы правопонимания, а, напротив, лишь указывает на ее значимость. Признание отсутствия опосредования понятием – тоже форма правопонимания. Совсем иные истолкования предлагаются в со­циологической, прагматической, институциональной, солидарист­ской, теологической и других трактовках правосознания, а через него – природы права. Для юридической теории решение проблем правопонимания важно, прежде всего, потому, что без него невозможно ясное и отчетливое видение правовой реальности, усмотрение сущности права, формулирование и развертывание его понятия.
С точки зрения традиционного отечественного правоведения «право при самой элементарной, строго юридической характеристике – это критерий “юридической правомерности”, основание и свидетельство, своего рода социальный знак того, что каждый из нас вправе или не вправе что-то делать, как-то поступать. Еще по суждениям древнеримских юристов (определение Цельса), право, будучи наукой о добре и справедливости, призвано быть основанием для отличий дозволенного и недозволенного» [6, с. 4].
Господствовавший в советском правоведении нормативизм сводил искомый критерий юридической правомерности к возведенной в закон воли, как систему пра­вовых «норм, выраженных в законах, иных признаваемых государством источниках» [7, с. 123; 11, с. 80]. Однако в ситуации становления новых общественных отношений требования легализации (признания государством) и легитимизации (признания соответствующими праву) норм, регулирующих эти отношения, могут не совпадать. В дан­ном случае можно согласиться с М. Ю. Мизулиным, полагающим, что «государство не столько возводит право в нормативность, сколь­ко само нуждается в праве как таковом» [17, с. 132].
Безусловно, для вопросов правоприменения весьма проблематично представлять право существующим «до» государственного признания. Например, обращаясь в суд, стороны апеллируют к праву не как к философской справедливости, а лишь к тому праву, которое «позитивно» выражено в нормах, официально признаваемых судебной властью как составной частью власти государственной.
Однако, отмечая сущность самого факта государственного признания какой-либо нормы, – в частности, в деятельности законодателя, – необходимо прояснить вопрос о природе права. Является ли законодатель абсолютно свободным в «конструировании» норм закона, или существует некое право, которое он не может

не признать? Представляется ли «создание права» актом чисто политическим – или государство не только в лице судьи или чиновника, но и в лице законодателя действует в правовых рамках? Осуществляется ли «судейское усмотрение» в условиях конфликта, пробельности или иной неоднозначности подведения под норму произволом – или судья может апеллировать к какому-то праву, существующему помимо закона? Какова природа нормативного толкования, даваемого органом конституционного надзора: если содержание правовой нормы заключено не только в ее тексте, то откуда оно «извлекается» легальным интерпретатором?
Принципиально значимым моментом, на который указывают поставленные вопросы, является связь природы права с феноменом правосознания, исходным пунктом которого служит правопонимание. И поэтому всякая трактовка природы права в наиболее существенных своих аспектах оказывается в прямой зависи­мости от лежащей в ее фундаменте концепции правопонимания. Именно на нее – как на «доктрину», понимаемую некоторыми правоведами одним из источников права, – и ориентируются законодатель, судья, орган конституционного надзора в перечисленных выше проблемных ситуациях [15, с. 36].

Библиографический список

1. «Конституция Российской Федерации» (принята всенародным голосованием 12.12.1993 с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01.07.2020) // URL: http://www.pravo. gov.ru
2. Закон РФ «О внесении изменений и дополнений в Закон РСФСР “О су­до­устройстве РСФСР”, “Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР”, “Уголовный кодекс РСФСР” и “Кодекс РСФСР об административных право­нарушениях”» от 16 июля 1993 г. № 5451-1 // Ведомости съезда народных депу­татов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1993. № 33. Ст. 1313.
3. Закон РСФСР «Об изменениях и дополнениях Конституции (Основного Закона) РСФСР» от 1 ноября 1991 г. № 1827-1 // Ведомости съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1991. № 45. Ст. 1497.
4. Федеральный конституционный закон РФ «О судебной системе Российской Федерации» от 31 декабря 1996 г. №1-ФКЗ // Собр. законодательства РФ. № 1. Ст. 1. М.: Юрид. лит., 1997.
5. Закон Республики Казахстан «О внесении изменений и дополнений в Конституцию Республики Казахстан» // Ведомости Парламента РК. 1998. № 20. Ст. 245.
6. Алексеев С. С. Философия права. М.: НОРМА, 1997. 336 с.
7. Алексеев С. С. Теория права. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Бек, 1995. 311 с.
8. Боботов С. В., Чистяков Н. Ф. Суд присяжных: история и современность. М.: Манускрипт, 1992. 149 с.
9. Давид Р. Основные правовые системы современности. М.: Прогресс, 1988. 495 с.
10. Карнозова Л. М. Суд присяжных в России: инерция профессии и проблемы реформирования // Государство и право. 1997. № 10. С. 50–58.
11. Комаров, С. А. Общая теория государства и права: учебник для вузов / С. А. Комаров. – 10-е изд., испр. и доп. – М.: Издательство Юрайт, 2022. – 528 с.
12. Комментарий к Конституции Российской Федерации. 5-е изд., испр. и доп. // Под ред. проф. С.А. Комарова. М.: Изд-во «Юрайт», 2023. 325 c. (Серия: Профессиональный комментарий).
13. Концепция судебной реформы в Российской Федерации. М.: Республика; ВС РФ, 1992. 110 с.
14. Летопись суда присяжных (прецеденты и факты) // Российская юстиция. М.: Юрид. лит., 1995, № 9. С. 2-6.
15. Матюхин А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Алматы: ВШП «Эдiлет», 2000. 596 c.

16. Методология организации прикладных комплексных исследований и разработок в области права. Ярославль: Центр науч.-тех. Услуг, 1990. 282 с.
17. Мизулин М. Ю. Философия политики: власть и право. Ярославль, 1997. 209 с.
18. Пашин С. А­. ­Судебная реформа и суд присяжных. М.: Рос. правовая акад. МЮ РФ, 1994. 74 с.
19. Проект модельного уголовно-процессуального кодекса для государств – участников СНГ, принятый Межпарламентской Ассамблеей государств – участ­ников СНГ 17 февраля 1996 г. // Прил. к Информ. бюл. Межпарламентской Ассамблеи государств – участников СНГ (СПб.). 1996. № 10.
20. Радутная Н. В. Зачем нам нужен суд присяжных. М.: Рос. правовая акад. МЮ РФ, 1994. 38 с.
21. Розин В. М. Юридическое мышление (формирование, социокультурный контекст, перспективы развития). Алматы: ВШП “Эдiлет”, 2000. 292 с.
22. Судебная реформа: юридический профессионализм и проблемы юри­дического образования. Дискуссии / Отв. ред. Л. М. Карнозова. М.: Междунар. комитет содействия правовой реформе, 1995. 384 с.
23. Судебная реформа: проблемы анализа и освещения. Дискуссии о правовой журналистике / Отв. ред.Л. М. Кар­но­зова. М.: Рос. правовая акад. МЮ РФ, 1996. 491 с.
24. Состяза­тельное правосудие: Тр. науч.-практ. лабораторий / Отв. ред. С. А. Па­шин, Л. М. Карнозова. М.: Междунар. комитет содействия правовой реформе, 1996. Вып. 1. Ч. I, II. 224 с.
25. Суд присяжных. Научно-практический сборник / Алексеева Л.Б., Батуров Г.П., Борзенков Г.Н., Верин В.П., и др.; Отв. ред.: Халдеев Л.С. М.: Изд-во РПА МЮ РФ, 1993. 372 c.
26. Lloyd D. The Idea of Law. Penguin Books, 1991. P. 284–299.
27. Pound R. An Introduction to the Philosophy of Law. New Haven and London, Yale University Press, 1982. P. 25–30.

Для цитирования: Матюхин А.А., Комаров В.С. Переосмысление и реформирование правопонимания как интеллектуальной функции правовой культуры: статья // Теория государства и права. – 2023. – № 4 (33). – С. 00-00.
DOI: 10.25839/MATGIP_2023_4_00