А.А.Матюхин

Право Европейского Союза в контексте современного правопонимания и кризис идеи национального государства

Предметно-содержательным ядром темы выступает «право Европейского Союза», а рамкой, в которой осуществляется рефлексия наших средств исследования данного ядра и самого способа полагания и конструирования, служит «контекст современного правопонимания».
Источником правообразования и складывания такого специфического феномена как «право Европейского Союза» является процесс европейской интеграции. Процесс интеграции комплексный, он охватывает не только право, но и сферы экономики, политики, социальных отношений; для него характерно отображение мировых тенденций и закономерностей по формированию геоэкономики, мирохозяйственных связей, геополитики, нового осмысления глобальных проблем устройства и жизни мира. В своем научном осмыслении процесс интеграции предполагает многоаспектный анализ, междисциплинарные исследования, усилия самых разных специалистов. (1)
Осмысление интеграции ведет к пересмотру ряда положений классической теории международной торговли, традиционных представлений о федерализме, государственном суверенитете, международном праве. Справедливо суждение, что «развитие западноевропейского права привело к появлению качественно нового, неизвестного истории правового феномена», в котором «успешно сосуществуют идеи и нормы континентального и общего права, принципы суверенитета и наднациональности, взаимосогласованность, с одной стороны, с международным, а с другой – национальным правом». (2) К тому же, в этом праве обнаруживаются не только взаимосогласование и сосуществование различных его компонентов, но и их противоборство. (3)
Особенностью права Европейского Союза выступает незавершенный характер его системы, что является следствием незаконченности процесса европейской интеграции. Происходит становление права Сообщества в качестве самостоятельной отрасли правовой теории и практики. Следует учитывать и важное обстоятельство, указывающее на то, что «европейское право является одновременно как продуктом, так и инструментом интеграции, развернувшейся в Западной Европе». (4)
С точки зрения привычных представлений, опирающихся на господствующие в науке теории, результатом интеграции государств становится появление федерации или конфедерации. Это две основные модели объединения, имеющие богатый исторический опыт и мощную идейную традицию. И хотя федерации в Европе складывались и распадались, Сообщество по политическим соображениям отложила данный проект в долгий ящик. Но Сообщество не стало и конфедерацией. Основу интеграции составили практические потребности в области экономики, создания единого (общего) рынка, введения общей валюты. В организационном и правовом плане появился новый тип или вид объединения, включающий в себя черты из известных вариантов межгосударственных связей, но только к ним не сводящийся, а наделенный и оригинальными характеристиками. Соответственно, подобное утверждение можно сделать и по отношению к праву. «Право Сообщества,

отплыв от одного берега, именуемого международным правом, так и не пристало к другому – праву национальному».(5)
Обратив внимание, что Европейское Сообщество не вписывается в сложившиеся представления о союзе государств или союзном государстве, отметим и другую сторону вопроса. Сообщество не вписывается и в хрестоматийные взгляды на международные организации и право международных организаций.
Европейское объединение угля и стали (ЕОУС), возникшее в 1951 году и положившее начало реализации процесса интеграции, с самого своего возникновения дало основания для пересмотра теоретических и практических позиций о международных организациях и праве международных организаций как отрасли международного права. ЕОУС возникло на основе международного договора, то есть вполне традиционно с точки зрения международного права.
Но нетрадиционность объединения проявилась в том, что на вершину его институционной структуры помещался Высший руководящий орган, полномочный принимать решения, обязательные для государств-членов!
Необычным стал и другой орган – Суд ЕОУС, обладавший исключительным правом толковать Учредительный договор и объявлять не имеющими силы решения и другие акты, принятые любым институтом Сообщества, включая и Высший руководящий орган. Поэтому видится вполне правомерным вывод, что «деятельность Европейского Союза и Сообщества значительно обогатила теорию международного права, доказав возможность расширения компетенции международной организации до таких пределов, что она принимает акты, обязывающие государства-члены и даже имеющие прямое действие на их территории». (6)
Однако, потребовался еще один орган – Совет министров, - призванный учитывать, охранять и отстаивать национальные интересы и суверенные права государств-участников. Этот момент взаимодействия между наднациональностью правового регулирования, осуществляемого институтами ЕС и национальной государственностью, затрагивает взаимосвязь между правом Сообщества и международным правом, с одной стороны, и правом Сообщества и национальным правом – с другой.
Само Сообщество возникло на основе межгосударственных договоров, то есть на базе и в рамках международного права. Но содержание договоров выводило их за эти рамки, поскольку институты Сообщества наделялись властными полномочиями, которые являются атрибутами национально-государственного суверенитета. Поэтому возникшее право Сообщества нельзя полностью отождествлять с международным правом, оно с самого начала имеет самостоятельное значение. Конечно, самостоятельность права Сообщества имеет ограничения: система права Сообщества не дает ему право самочинно расширять рамки своих полномочий сверх того, что определено межгосударственными договорами, на которых лежит печать их происхождения – международное право. (7)
В настоящее время общепризнанно, что право сообщества представляет собой самостоятельную систему. Эта система, несмотря на множество сходных черт, отличается и от международного права и правовых систем государств-членов. Такая характеристика прямо подтверждена Судом Европейского Сообщества (ЕС). (8)
Пределы действия органов ЕОУС были ограничены двумя отраслями экономики – угольной и сталилитейной. Римский договор 1957 года о создании

Европейского экономического сообщества (ЕЭС) существенно расширил область применимости принципов, которые легли в основу структуры и права Сообщества. Как известно, предпринимались неудачные попытки форсировать политическую и даже военную интеграцию в Европе, но магистральным направлением объединения осталась экономическая интеграция. Формирование общего права Сообщества выступило важнейшим инструментом экономической интеграции.
В 1967 году произошло слияние высших органов ЕОУС, ЕЭС и Евроатома, что привело к появлению более стройной институциональной структуры Сообщества, позволяющей более успешно решать усложняющиеся задачи интеграции. При этом усиливается наднациональные начала и в праве Сообщества. В 1987 году, через тридцать лет после Римских договоров 1957 года, вступил в силу Единый Европейский Акт (ЕЕА), в 1992 году – Маастрихтский, в 1997 году – Амстердамский договоры о Европейском Союзе . За весь этот период происходило количественное накопление, то есть освоение и укоренение правовой системы Сообщества, когда по мере все более широкого использования правовые нормы Сообщества становились привычными, интегрируясь в правосознание лиц, занятых во власти, во всех ее ветвях, в бизнесе, да и в сознании всех слоев населения.
1992 год стал точкой отсчета нового качественного состояния правовой системы Сообщества. Маастрихстский договор о Европейском Союзе в статье А отмечает, что ЕС «основан на политике Сообществ, дополненной новыми направлениями и формами». (9) В частности речь идет, во-первых, об осуществлении совместной внешней политики и обороны, и, во-вторых, о сотрудничестве в области юстиции (правосудия) и внутренних дел.
Таким образом, выделяются три компоненты или опоры ЕС, различающиеся не только функционально, но и методами правового регулирования.
1.Европейские Сообщества, деятельность которых основана на принципе наднациональности. Органы Сообщества обладают приоритетом в областях, отнесенных к их компетенции.
2.-3. Общая внешняя политика и оборона. Сотрудничество в области юстиции (правосудия) и внутренних дел. Данные формы являются традиционными примерами межгосударственного сотрудничества.
Учредительные договоры Сообщества (Парижский 1951 года, два Римских 1957 года) и Союза (Маастрихтский 1992 года и Амстердамский 1997 года) составляют единую систему, поскольку они закрепляют общие и взаимосвязанные функции Сообществ и устанавливают единый механизм управления интеграционными процессами. На базе отмеченных договоров складывается единый правопорядок – правопорядок Европейского Союза.
Важная роль в формировании единого правопорядка принадлежит Суду ЕС, который еще до 1992 года привлекал нормы одного учредительного договора для толкования положений другого договора. Такая практика потребовала признания общности целей толкуемых договоров, которые обозначены как интеграция государств-членов, и, что неоспоримо, что именно эти цели и являются связующим элементом правовых конструкций и норм трех правопорядков. (10)
Доводы и аргументация Суда имели под собой реальную почву, поскольку после создания ЕС и Евроатома стали очевидными фактические переплетения и взаимосвязь отношений государств-членов по поводу

установления на их территориях единого общего рынка в тех областях, которые конкретизировались в учредительских договорах.
Следовательно, все составные элементы права ЕС вместе со свойственными им особенностями образуют единую систему права. Т.К. Хартли отмечает, что источниками права ЕС выступают: 1.Акты государств-членов. 2. Акты Сообщества. 3.Общие принципы права Сообщества. 4. Международные соглашения со странами, не входящими в Сообщество. (11)
Какова же природа права Европейского Союза? В литературе нет единства мнений по данному вопросу. Часть авторов считает право ЕС как международное право. (12) Конечно же, право ЕС не может быть полностью обособлено от международного права. Две из трех опор ЕС – общая внешняя политика и оборона и сотрудничество в области юстиции (правосудия) и внутренних дел – регулируются принципами и нормами традиционного межгосударственного сотрудничества. Нормотворческих процесс в ЕС в этих случаях может пониматься как один из механизмов имплементации международно-правовых норм, содержащихся в учредительских актах. (13)
В то же время, неоспоримо заметную роль в функционировании ЕС играют акты институтов ЕС, принятые на основе учредительских договоров и выступающие не только формой координации, сближения и унификации внутреннего права государств-членов, но и обладающие в сферах компетенции ЕС приоритетностью перед этим внутренним правом и прямым действием на территории государств-членов. Такой механизм, безусловно, напоминает действие федеральных законов в федеративном государстве, он позволяет говорить о праве ЕС как едином для государств-членов, хотя и без образования государства. Возник единый правопорядок без единого государства.
Концепция автономии права ЕС приводит исследователей к убеждению, что в данном случае мы имеем дело с «наднациональным» или «интеграционном» правом (14). Именно так и понимается право ЕС в официальной доктрине, проявленной через Конституционный Суд ФРГ: «Сообщество не является государством. Оно представляет собой правопорядок особого рода, в отношении которого ФРГ и другие государства-члены ограничили некоторые суверенные права».(15)
В литературе признано общепринятым деление права ЕС на первичное и вторичное. Первичное право ЕС образуют нормы учредительных договоров, дополняющих и изменяющих их соглашений между государствами-членами, а также нормы договоров о принятии новых членов ЕС.
Вторичное или производное право ЕС образуют нормы актов, издаваемых органами Сообществ при реализации переданной им на основе первичного права компетенции.
Следует подчеркнуть, что деление права ЕС на первичное и вторичное – не дань моде все и вся классифицировать, а выступает основанием для иерархии их взаимоотношений. Другими словами, первичное право стоит выше права вторичного или производного. Такой подход устоялся и в научной доктрине и поддерживается практикой Суда ЕС. С точки зрения теории права подобная классификация институционально закрепленной, поддерживаемой иерархии норм права является одной из характерных черт системы права, объективируемой как правопорядок.
Доктринальная научная новизна по сравнению с воззрениями господствующего в отечественной литературе государственно-правового позитивизма состоит в том, что для отмеченной выше объективации не

требуется воли суверена (суверенного государства), поскольку это происходит в рамках реализации компетенции ЕС, переданной ему учредительными договорами.
Нормы первичного права ЕС имеют отличия от норм права, содержащихся в «обычных» уставах международных организаций. Основным объектом договорных норм стало разграничение компетенции между органами ЕС и государствами-членами в вопросах достижения основных целей и задач ЕС, к которым отнесены создание общего рынка товаров, услуг, капиталов и рабочей силы, а также проведение мероприятий по поддержанию такого рынка, в том числе и с учетом положений Договоров о ЕС. Сразу же видно, что употребляемый здесь термин «разграничение компетенции» более применим для конституций федеративных государств, чем для уставов международных организаций.
Кроме отмеченного, в отличие от международных организаций, в ЕС отношения между государствами и интеграционными органами возникают на основе властных полномочий этих органов, касающихся не только функции организации сотрудничества государств-членов, но и непосредственной регламентации отдельных областей внутригосударственной жизни.
В противовес высшему органу исполнительной власти ЕС – Комиссии ЕС (КЕС) – действует Совет Министров, призванный, как уже было отмечено, охранять национальные интересы и суверенные права. Отсюда, стремление облегчить поиск и принятие эффективных решений институтами ЕС реализуется через установление гарантий независимости КЕС от национальных правительств, координацию полномочий Совета и Комиссии таким образом, чтобы именно КЕС направляла деятельность межправительственного органа.
Маастрихстский договор значительно усилил роль Европейского парламента в механизме принятия решений органами ЕС, введя процедуры сотрудничества и совместного принятия решений (ст.ст. 189с , 189b Договора о ЕС). Кроме этого, в Договоре о ЕС предусмотрено расширение полномочий Совета принимать решения, обязательные для государств-членов, на основе принципа большинства, а не консенсуса.
Специфика разделения компетенции между ЕС и государствами-членами нашла свое выражение также в закреплении статьей 36 Договора о ЕС характерного для федералистских конструкций принципа субсидиарности, выражающегося в полномочии органов ЕС «действовать в областях, которые не подпадают под его исключительную компетенцию, если цели предполагаемого действия не могут быть достигнуты в достаточной мере государствами-членами и поэтому, в силу масштабов и результатов предполагаемого действия, могут быть более успешно достигнуты Сообществом». (16)
В данном случае можно согласиться с утверждением, что здесь речь идет не о той простой идее, что межвластные отношения, существующие между Сообществами и государствами-членами, должны функционировать таким образом, чтобы приводить к полезным результатам, а не к бесконечным конфликтам или кризисам системы. (17) Данное положение свидетельствует о заложенной в основание институционального строительства ЕС методологической установки на функционализм и прагматизм. Национально-государственный суверенитет перестает быть догмой, допускается его “дробление” и частичная передача на принципе субсидиарности. Первичное право, при этом, начинает играть роль конституции целого, объемлющего входящие в него национальные государства.

К тезису о сближении первичного права ЕС с конституциями можно также отнести и переход к прямым и всеобщим выборам в Европарламент, введение института европейского гражданства и появление а Амстердамском договоре 1997 года раздела о правах европейских граждан. Более того, именно так его и трактует Суд ЕС. (18)
Статья 189 Римского договора 1957 года устанавливает иерархию актов, которые правомочны принимать исполнительные органы ЕС, то есть Совет министров и КЕС: “Регламенты имеют всеобщее применение. Они обязательны во всех отношениях и прямо применяемы в каждом государстве-члене”. (19)
Другой вид актов – директива – обязателен для государств-членов в плане достиженимя указанного в нем результата, оставляя государствам свободу выбора необходимых для этого мер. Если без использования регламента нельзя представить выполнение Сообществами собственно регулирующей функции, то директива позволяет переходить к определенному единообразию правового режима на коммунитарном уровне в отсутствие полной унификации национального законодательсва. Так, статьи 100 и 101 Римского договора предоставляют Совету право принимать директивы, имеющие целью сближение законодательств государств-членов, в случаях, когда это необходимо для установления и функционирования Общего рынка.
Принятие директив представляет собой механизм поддержания правопорядка в условиях множественности систем права государств-участников, основанных на национальных культурах. Директивы напоминают по своему статусу Основы законодательства в федеративном государстве. Основы законодательства принимаются, как правило, по предметам совместного ведения федерации и ее субъектов. Конкретизация же положений Основ законодательства производится через законотворческую деятельность субъектов федерации.
К числу обязательных актов ЕС относятся также решения, адресуемые конкретным лицам. Наряду с этим, Совет и КЕС могут формулировать рекомендации и мнения, не имеющие обязательной силы.
Такова типология актов вторичного права ЕС.
Обозначенные принципы построения правовой системы ЕС не нашли своего выражения в учредительных договорах. Основные правовые концепции, без которых нельзя представить правопорядок ЕС, разработаны в практике Суда ЕС. К ним, прежде всего, относятся: принцип прямого действия права ЕС в правопорядках государств-членов; верховенство права ЕС по отношению к национальному праву и концепция автономии права ЕС.
Деятельность Суда ЕС по формулированию принципов построения правовой системы ЕС при рассмотрении конкретных дел безоговорочно признается одним из источников права ЕС. Следовательно, в системе права ЕС соединяются начала континентального и общего права. Особая роль при этом принадлежит прецедентам и сформулированных на их основе правовых принципах. (20)
При характеристике права ЕС нельзя обойти проблему кризиса идеи национального государства. В конститутивной структуре институтов ЕС все более отчетливо проступают черты политического единства. Это подтверждается в учреждении европейского гражданства, всеобщих прямых выборах в Европарламент, концентрацией властных полномочий в наднациональных органах ЕС. Однако прямые попытки продвинутся в направлении Соединенных Штатов Европы как единой федерации европейских

народов наталкиваются на пока непреодолимые препятствия, причем, не столько экономического или политического свойства, сколько лежащие в духовной сфере. Европейская культура при очевидных общих метафизических основаниях, коренящихся в рационалистической “региональной онтологии”(21), в значительной степени и сегодня питается от национальных корней. Несмотря на официальные декларации, национальное гражданство в Европе остается легитимным, а общее “европейское гражданство” для определенного круга западноевропейцев столь полной легитимности пока не приобрело. К тому же, включение в Амстердамский договор 1997 года раздела о правах европейских граждан, автоматически не привело к тому, что эти граждане стали ощущать именно данный свой статус как гарантию соблюдения их основных жизненных интересов.(22)
При обсуждении перспектив ЕС можно встретить и консервативно настроенных политических деятелей., выражающих своего рода “евроскептицизм”: “Европейские народы … показали, что они не намерены терять свои национальные черты и сливаться в какую-то одну европейскую общность. Мы стремимся к созданию нового. Формируется сообщество национальных государств, эффективно работающих вместе в тех случаях, когда им необходимо выступить сообща”. (23) Другими словами, национально-государственные образования выступают “кирпичиками” общеевропейского дома. Однако, есть много свидетельств о кризисе идеи национального государства.
Эпоха национальной государственности утвердилась в Европе всего лишь к началу девятнадцатого века. Опыт Французской революции соединил понятия “народ” и “нация”, что стало источником легитимности государства. Государства рассматриваются исключительно как воплощения нации.
Национальному государству предшествовало государство феодальное, государство династическое. Именно такие государства долго формировались после распада Римской империи в качестве фрагментированного и полицентрического единства. Политическое и культурное многообразие Европы четвертых-пятых веков нашей эры прямо проистекало из особенностей ее географии: отсутствие обширных равнин, при множестве горных преград, густых лесов и крупных рек. Подобные природные условия, включающие разнообразие зональных климатических вариантов, способствовали созданию богатства форм экономической и социальной организации на континенте и созданию специфической формы их взаимодействия – рынка. Скорее всего, именно рынок и стал решающим фактором восхождения европейских государств к вершинам глобального влияния. Именно “сочетание конкурирующих экономических систем и многообразие центров политической и военной власти придали Европе особую социоэкономическую динамику, которая и отличала ее от других цивилизаций”.(24)
Со времен Средневековья такая природа политической и экономической жизни в Европе создала почву для борьбы за власть между складывавшимися и распадавшимися коалициями государств. Чаще всего эта борьба определялась в религиозных категориях. Высокий накал соперничества-взаимодействия служил питательной почвой для нововведений в экономике, науке, технологии. Децентрализованный баланс сил особо побуждал отдельные государства стремиться к военному превосходству. Однако ни одно из таких государств не могло стать окончательным победителем в силу большого числа более-менее равных игроков. (25)

Европейскую межгосударственную систему, возникшую к исходу Средневековья, отличали бесконечные дипломатические хитросплетения, постоянные войны между государствами в рамке действительно многополярной структуры. В шестнадцатом веке лидирующими государствами Европы были Испания, Франция, Австрия, Англия. В начале семнадцатого века к ним ненадолго присоединились Германия и Швеция, которых подзнее сменили Россия и Пруссия. К середине семнадцатого века лидирующие позиции утратила Испания, а к концу этого века окончательно сложились пять великих держав: Франция, Великобритания, Австро-Венгрия, Россия и Пруссия. (26)
Баланс сил между этими основными “игроками” постоянно менялся, но в целом и поддерживался. Почти четыре века сохранялась межгосударственная система, сдерживавшая попытки к доминированию сначала Испании, затем Австрии, и Франции. Но подъем германской державы к концу девятнадцатого века окончательно разбалансировал Европу.
Первая и вторая мировые войны восприпятствавали Германии стать основным лидером Европы. Тем не менее, идея интеграции утвердилась на потребностях воспроизвести в Европе некую целостную систему. Германия оказалась ключом к европейскому балансу сил. Ставшее в результате последовавшего за советской перестройкой объединение страны высветило основной изъян европейской системы баланса сил, плохо приспособленной для функционирования в ней государств большого масштаба.
Европейские граждане, повторим, пока не ощущают, чтобы их статус как граждан Европы выступал гарантом соблюдения жизненных интересов. Но соблюдение этих интересов не гарантируют и национальные государства. Особенно это ярко видно на примере вопроса о безопасности.
После второй мировой войны утверждается новая философия, ставшая основой для правового понимания государства и межгосударственных отношений. В качестве основы демократии рассматривается уважение индивидуальных прав человека, а не национальное самоопределение. (27) И хотя никто прямо так не ставил проблемы, но события в Косово, других частях Европы показывают, что уважение индивидуальных человеческих прав более приоритетно чем уважение национального суверенитета. Здесь выражен другой аспект кризиса идеи национального государства.
В основе структуры Лиги Наций лежала идея о примате права наций на самоопределение. Конечно же, нужно оговориться, что нация и этническая группа – не одно и то же. В 1949 году после создания Совета Европы, подразумевалось, что защита индивидуальных прав может и должна решаться наднациональными органами. При этом, оговаривалось и признание культурных особенностей каждой страны и вытекающих из них специфических черт национального правового регулирования этих прав. Но такая линия, на примере других международных организаций, вылилась на деле в нарушение суверенитета, вмешательство во внутренние дела независимых государств во имя “защиты прав человека”, “предотвращения гуманитарной катастрофы” и т.п.
Девятнадцатый век укрепил идею о том, что нации должны иметь свое государство. Сегодня такой источник легитимности власти менее убедителен. Одной из отличительных особенностей европейской интеллектуальной традиции является индивидуализм. Античность, Возрождение, Реформация, Просвещение – главные вехи пути становления человека в центр мироздания. Вершиной пройденного пути стало утверждение либерализма в качестве

господствующей идеологии. (28) Одним из последствий экспансии либерализма стали процессы глобализации.
Глобализация подрывает экономические основания национальных государств и их суверенитета. Осуществляемые транснациональными компаниями экспорт капитала, действия по минимизации налогообложения, перенос производства в регионы с более дешевой рабочей силой, порой прямое давление на государственную власть существенно ограничивают суверенные экономические права национальных государств – право распределять национальный доход в целях общего блага нации, например, в части использования собираемых налогов для социальной помощи нуждающимся.
Ограничены возможности национальных государств в области регулирования товарных потоков, в частности, проведения протекционистской политики, процессов миграции населения, занятости и т.п. Таким процессам сопротивляются не только глобальные компании, но и межгосударственные структуры самоорганизации глобального рынка: ВТО, МВФ и другие. Европейский рынок, породивший национальные государства, как формы органимзации социальной жизни, теперь, при усилении процессов глобализации, отвергает их и требует новых форм.
Представляется, что такими формами выступают диаспоральные и корпоративные формы жизни. Диаспоральность усиливается в мире. Уже сейчас говорят о многочисленной китайской, индинской, других крупных диаспорах. Не стоит забывать исторический феномен мирового сионизма. Актуальными становятся вопросы и русской диаспоры, сложившейся после нескольких волн эмиграции и распада СССР.
Явление корпоративных форм жизни связано с тем, что в глобальных компаниях формируется, в том числе и за счет продуманной и просчитанной политики, выращивание “корпоративной культуры” – особой идентичности, при которой граждане разных государств, работающие в одной компании, ощущают между собой большую общность, чем со своими земляками или соотечественниками. Формированию корпоративной культуры и особой идентичности способствуют процессы ротации сотрудников между офисами, крупных компаний, расположенными в разных странах.
Особо следует отметить, что субъекты диаспоральности и корпоративности пока не нашли своего отражения в правопонимании как субъекты публичного права. Здесь работы и исследования только начинаются, но судя по всему, имеют хорошие перспективы развития.


Литература

1. Капустин А.Я. Европейский Союз: интеграция и право.-М.:Изд-во РУДН, 2000.С.125.
2. Топорнин Б.Н. Европейское право._М.:Юристъ,1998.С.9,18.
3. Там же.С.270.
4. Там же.С.12.
5. Борко Ю.А. Европейское право – вузам. Рецензия на книгу Б.Н.Топорнин Европейское право.-М.:Юристъ,1998.-455с. // Государство и право.1999.№1.С.115.
6. Капустин А.Я. Указ.соч.С.271.
7. См.: Борко Ю.А. Указ.соч.С.116.
8. См.:Хартли Т.К. Основы права Европейского Сообщества: Пер. с англ.-М.:Закон и право, ЮНИТИ,1998.С.99 и след.
9. См.: Документы Европейского Союза. Том 2.-М.,1994.С.49.
10. См.: Толстухин А.Э. Право Европейского Союза: новая модель регулирования межгосударственных отношений // Государство и право.1997.№10.С.84; Хартли Т.К. Указ.соч.С.61 и след.
11. См.: Хартли Т.К. Указ.соч.С.101.
12. См.: Толстухин А.Э. Указ.соч.С.83.
13. См.: Каламкарян Р.А. Рецензия на книгу: А.Я.Капустин Европейский Союз: интеграция и право.-М.:Изд-во РУДН.2000.-436с. // Государство и право. 2001.№2.С.125.
14. См.: Толстухин А.Э. Указ.соч.С.83,89.
15. Цит по: Толстухин А.Э. Указ.соч.С.83.
16. Документы Европейского Союза. Том 2.С.54.
17. См.: Толстухин А.Э. Указ.соч.С.84.
18. См.: Хартли Т.К. Указ.соч.С.99.
19. Документы Европейского Союза. Том 2.С.113.
20. См.: Хартли Т.К. Указ.соч.; Толстухин А.Э. Указ.соч.С.85-89.
21. См.: Марача В.Г., Матюхин А.А. Конституционная власть в странах СНГ: институциональное разделение властей и социальный идеал устойчивого развития. Часть 1. // Вопросы методологии.1997.№1-2.С.92 и след.
22. Россия и будущее европейское устройство.-М.:Наука,1995.С.14.
23. Слова министра иностранных дел Великобритании Д.Хэрда (1993г.) цит по: Россия и будущее европейское устройство.С.14-15.
24. Россия и будущее европейское устройство.С.15
25. Там же.С.16.
26. Там же. С.17.
27. Там же.С.19.
28. Там же.

Право Европейского Союза в контексте современного правопонимания
Материалы к лекциям на Летней школе

Литература
1. Базедов Ю. Возрождение процесса унификации права: европейское договорное право и его элементы // Государство и право. 2000. №2. С. 65-76;
2. Бойцова В.В. Европейский образовательный процесс и Россия // Государство и право. 1997. №11. С. 69-74;
3. Документы Европейского Союза. Т.2. - М., 1994;
4. Капустин А.Я. Европейский Союз: интеграция и право. - М.: Изд-во РУДН, 2000. 436 с.;
4а. Каламкарян Р.А. Рецензия на книгу [4] // Государство и право. 2001. №2. С. 125-126;
5. Марача В.Г., Матюхин А.А. Конституционная власть в странах СНГ: институциональное разделение властей и социальный идеал устойчивого развития. Часть 1 // Вопросы методологии. 1997. №1-2. С. 92-107;
6. Марача В.Г., Матюхин А.А. Методологическое значение права в контексте вопросов о гуманитарном знании и образовании / Открытое образование и региональное развитие: проблемы современного знания. Сборник научных трудов по материалам V Всероссийской научной тьюторской конференции. - Томск, 2000. С. 61-78;
7. Матюхин А.А. Государство в сфере права: институциональный подход. – Алматы: Высшая школа права «Адилет», 2000. – 596 с.;
8. Россия и будущее европейское устройство. - М.: Наука, 1995. - 271 с.;
9. Толстухин А.Э. Право Европейского Союза: новая модель регулирования межгосударственных отношений // Государство и право. 1997. №10. С. 83-89;
10. Топорнин Б.Н. Европейское право. - М.: Юристъ, 1998. - 455 с.;
10а. Борко Ю.А. Европейское право - вузам. Рецензия на книгу [10] // Государство и право. 1999. №1. С. 113-116.

1. Методологическое введение
При рассмотрении темы «Право Европейского Союза в контексте современного правопонимания» предметно-содержательным ядром выступает «право Европейского Союза», в то время как «контекст современного правопонимания» выступает той рамкой, в которой осуществляется рефлексия не только наших средств исследования данного предметного ядра, но и самого его полагания, конструирования.

В данном случае источником правообразования, т.е. формирования «права Европейского Союза» как специфического феномена, является процесс европейской интеграции, выступающий как комплексный, охватывающий не только право, но также сферы экономинки (и «геоэкономики», образования «мирохозяйственных связей»), внутренней и внешней политики (а также геополитики). В своем научном осмыслении он требует многоаспектного анализа, междисциплинарных исследований, а как практическое дело - усилий самых разных специалистов [4а, с. 125].
Подобное осмысление ведет к пересмотру целого ряда положений как классической теории международной торговли, так и традиционных теорий федерализма или международного права. По мнению академика Б.Н. Топорнина, «развитие западноевропейского права привело к появлению качественно нового, неизвестного истории правового феномена» [10, с. 9], в нем «успешно сосуществуют идеи и нормы континентального и общего права, принципы суверенитета и наднациональности, взаимосогласованность, с одной стороны, с международным, а с другой - национальным правом» [10, с. 18], причем в этом праве помимо сосуществования различных его компонентов мы можем обнаружить и их противоборство [10, с. 270].
Важной методологической особенностью рассмотрения права Европейского Союза является незавершенный характер его системы, определяемый незавершенностью самого процесса европейской интеграции. Фактически сейчас мы имеем дело со становлением «права сообщества» в новую самостоятельную отрасль правовой теории и практики. Кроме того, «европейское право является одновременно как продуктом, так и инструментом интеграции, развернувшейся в Западной Европе» [10, с. 12]. Поэтому знание, на которое опираются архитекторы новой Европы, можно квалифицировать как практическое (см. [5], а также главу 2.1. монографии [7]),а методологию, которой они следуют - как прагматизм, который был поднят на уровень интеграционной стратегии, получившей позже наименование функционалистской [10а, с. 114].

2. Правовое оформление базовых институтов ЕС: проблематизация традиционных (парадигмальных) представлений государствоведения и международного права
2.1. Представления о союзе государств и союзном государстве
Как в свое время отцы-основатели американской федерации, Европейское Сообщество «строили люди дальновидные и вместе с тем прагматичные, руководствовавшиеся здравым смыслом и в то же время гибкие, готовые к разумным компромиссам» [10а, с. 114]. Когда на заре интеграции столкнулись две альтернативные модели объединения - федералистская и конфедералистская, - проект федерации, имевший за собой не только давнюю идейную традицию, но и реальный опыт ряда европейских

государств, был по политическим соображениям положен в долгий ящик. Но Сообщество не стало и конфедерацией, с организационной и правовой точек зрения родился некий гибрид. «Право Сообщества, отплыв от одного берега, именуемого международным правом, так и не пристало к другому - праву национальному» [10а, с. 115]. Исходным пунктом были практические потребности «интеграции в сфере экономики, создания единого рынка, введения общей валюты» [10, с. 270], требовавшие принятия практических же решений.

2.2. Представления о международных организациях и праве международных организаций
Процесс европейской интеграции уже в самом своем начале - при создании в 1951 году Европейского объединения угля и стали (ЕОУС) произвел прорыв и в представлениях о международных организациях и праве международных организаций как отрасли международного права. ЕОУС, возникшее на основе международного договора - т.е. вроде бы как организация традиционного типа, оно с самого начала было отмечено печатью нетрадиционности. На вершине его институциональной структуры находился Высший руководящий орган, полномочный принимать решения, обязательные для государств-членов. Необычным был и другой орган - Суд ЕОУС, обладавший исключительным правом толковать Учредительный договор и объявлять не имеющими силы решения и другие акты, принятые любым институтом Сообщества, включая и Высший руководящий орган.
Представляется вполне правомерным вывод А.Я.Капустина о том, что «деятельность Европейского Союза и Сообщества значительно обогатила теорию международного права, доказав возможность расширения компетенции международной организации до таких пределов, что она принимает акты, обязывающие государства-члены и даже имеющие прямое действие на их территории» [4, с. 271].

2.3. Взаимосвязь между наднациональностью и национальной государственностью
В качестве «противовеса» Суду был создан еще один институт - Совет министров, состоящий из официальных представителей участвующих государств и как бы охраняющий национальные интересы и суверенные права. Этот момент взаимодействия между наднациональностью правового регулирования, осуществляемого институтами ЕС, и национальной государственностью затрагивает взаимосвязь между правом Сообщества и международным правом, с одной стороны, и правом Сообщества и национальным правом - с другой.
Сообщества возникли на основе межгосударственных договоров и, следовательно, в рамках международного права. Но само содержание договоров выводило их за эти рамки, потому что они наделяли институты

Сообщества властными полномочиями, которые являются атрибутами национально-государственного суверенитета. В силу этого возникшее право Сообщества уже нельзя было отождествить с международным правом; оно отпочковалось и зажило самостоятельной жизнью. Однако эта самостоятельность имеет свой предел: правовая система Сообщества не дает ему права самочинно расширять рамки полномочий сверх того, что определено межгосударственными договорами, на которых лежит несмываемая печать их происхождения - международное право [10а, с. 116].

2.4. Взаимосвязь расширения сфер юрисдикции и тенденции к усилению наднациональности
Сфера действия органов ЕОУС была ограничена двумя отраслями - угольной и сталелитейной. Римский договор 1957 года о создании Европейского экономического сообщества (ЕЭС) многократно расширил поле действия тех принципов, которые легли в основу структуры институтов и права Сообщества. После неудачных попыток форсировать политическую и даже военную интеграцию магистральным направлением стала интеграция экономическая, важнейшим инструментом которой стало формирование «общего права» Сообщества. Усложнившиеся задачи потребовали более стройной институциональной структуры, что привело к слиянию в 1967 году высших органов ЕОУС, ЕЭС и Евратома.
Потребовалось ровно 30 лет - если считать от Римских договоров 1957 года - чтобы сделать новый шаг к усилению наднационального начала: в 1987 году вступил в силу Единый европейский акт (ЕЕА), в 1992 году - Маастрихтский и в 1997 году - Амстердамский Договоры о Европейском Союзе. Этот тридцатилетний промежуток времени можно назвать периодом количественных накоплений или, иначе, освоения и укоренения правовой системы Сообщества, когда по мере все более широкого практического использования правовые нормы Сообщества становились привычными, постепенно интегрируясь в правосознание лиц, занятых во всех ветвях власти, в административном аппарате, бизнесе, да и в сознание широких слоев населения.

3. Конститутивное устройство Европейского Союза: единый правопорядок без единого государства
3.1. Принцип наднациональности и межгосударственное сотрудничество суверенных государств
Заключенный в 1992 году в Маастрихте Договор о Европейском Союзе положил начало новому этапу интеграции в Западной Европе. В соответствии со ст. А вышеназванного Договора, Европейский Союз «... основан на политике Сообществ, дополненной новыми направлениями и формами» [3, с. 49]. В частности, речь идет: 1) об осуществлении совместной

внешней политики и обороны; 2) о сотрудничестве в области юстиции и внутренних дел.
В соответствии с этим в рамках Европейского союза при некоторой степени абстрагирования можно выделить три компонента или «опоры» ЕС, различающиеся не только функционально, но и методами правового регулирования. Первую составляют Европейские Сообщества, деятельность которых основана на «принципе наднациональности», при котором органы Сообщества обладают приоритетом в областях, отнесенных к их компетенции, в то время как две другие «опоры» - общая внешняя политика и оборона и сотрудничество в области юстиции и внутренних дел - являются формами традиционного межгосударственного сотрудничества.

3.2. Системное толкование положений учредительных договоров: формирование единого правопорядка и системы права ЕС
Учредительные договоры Сообществ (Паражский 1951 г. и два Римских 1957 г.) и Союза (Маастрихтский 1992 г. и Амстердамский 1997 г.) тем не менее составляют единую систему, так как они закрепляют общие и взаимосвязанные функции Сообществ и устанавливают единый механизм управления интеграционными процессами. На основе вышеуказанных договоров складывается единый правопорядок - правопорядок Европейского Союза. Определенная роль в формировании такого правопонимания принадлежат практике суда ЕС, который еще в домаастрихтский период стал привлекать нормы одного из учредительных договоров для толкования положений другого, в связи с чем ему пришлось развить аргументацию об общности целей этих документов (интеграция государств-членов) как связующем элементе правовых конструкций и норм трех правопорядков [9, с. 84].
Доводы Суда имели под собой реальную почву в том плане, что после создания ЕС и Евратома налицо было фактическое переплетение и взаимосвязь отношений между государствами-членами по поводу установления на их территории единого общего рынка в тех областях, которые конкретизировались в учредительных договорах. Таким образом, при анализе права Европейского Союза необходимо принимать во внимание, что все его составные элементы со свойственными им особенностями представляют собой единую систему - право ЕС.

3.3. Природа права ЕС
Некоторые авторы придерживаются мнения, что право ЕС есть не что иное, как международное право (ссылки см. [9, с. 83]). Действительно, право ЕС не может быть полностью обособлено от международного права, поскольку, как показано выше, две из трех «опор» ЕС - общая внешняя политика и оборона и сотрудничество в области юстиции и внутренних дел - регулируются принципами традиционного межгосударственного

сотрудничества. Нормотворческий процесс в ЕС в этом случае может быть истолкован как один из механизмов имплементации международно-правовых норм, содержащихся в учредительных актах [4а, с. 125].
Однако очень важную роль в функционировании ЕС играют акты институтов ЕС, принятые на основе учредительных договоров и выступающие не только формой координации, сближения и унификации внутреннего права государств-членов, но и обладающие в сферах компетенции ЕС приоритетностью перед этим внутренним правом и прямым действием на территории государств-членов. Именно этот механизм, напоминающий действие федеральных законов в федеративном государстве, и позволяет говорить о праве ЕС как едином для государств-членов правопорядке, хотя и без образования государства. Эта концепция автономии права ЕС позволяет некоторым ученым говорить о праве ЕС как о праве sui generis (ссылки см. [9, с. 83]), «наднациональном» или «интеграционном» праве [9, с. 89], что нашло отражение в решении Конституционного суда ФРГ от 18 октября 1967 года, в котором, в частности, говорится: «Сообщество не является государством. Оно представляет собой правопорядок особого рода, в отношении которого ФРГ и другие государства-члены ограничили некоторые суверенные права» (цит. по [9, с. 83]).

3.4. «Конституционно-правовая» функция первичного права ЕС
Как в зарубежной, так и в отечественной литературе является общепринятым деление права ЕС на первичное и вторичное.
Первичное право ЕС образуют нормы, содержащиеся в учредительных договорах, в дополняющих и изменяющих их соглашениях между государствами-членами, а также в договорах о принятии новых членов ЕС.
Вторичное или производное право ЕС образуют нормы актов, издаваемых органами Сообществ при реализации переданной им на основе первичного права компетенции.
Деление правовых актов ЕС на первичное и вторичное право – это не просто классификация, а основание для иерархии их взаимоотношений. В силу такой иерархии первичное право стоит выше, чем вторичное. Подобный подход устоялся в развитии права ЕС, он воспринят и поддерживается практикой Суда ЕС. Подобный момент институционально закрепленной, поддерживаемой и преемственной иерархии норм – одна из характерных черт системы права, объективируемой как правопорядок. Доктринальная новизна - по сравнению, скажем, с воззрениями, привычными для государственно-правового позитивизма, состоит в том, что для такой объективации не требуется воли суверена (суверенного государства), это происходит в рамках реализации компетенции ЕС, переданной ему учредительными договорами.

Анализируя первичное право ЕС, необходимо обратить внимание на следующие моменты, отличающие его от норм права, содержащихся в уставах «обычных» международных организаций.
Прежде всего, основным объектом регулирования договорных норм стало разграничение компетенций между органами ЕС и государствами-членами в вопросах достижения основных целей и задач ЕС, т.е. создания общего рынка товаров, услуг, капиталов и рабочей силы, а также проведения мероприятий по поддержанию такого рынка, в том числе с учетом положений Договоров о Европейском Союзе. Термин «разграничение компетенций» более характерен для конституций федеративных государств, чем для уставов международных организаций.
Кроме того, в отличие от других международных организаций, в ЕС отношения между государствами и интеграционными органами возникают на основе властных полномочий последних, касающихся не только функции организации сотрудничества государств-членов, но и непосредственной регламентации отдельных областей внутригосударственной жизни. Это и было названо в цитированном выше решении Конституционного суда ФРГ «ограничением некоторых суверенных прав» государств-членов.
Хотя в качестве «противовеса» высшему органу «исполнительной власти» ЕС – Комиссии ЕС (КЕС) – действует Совет министров, охраняющий, как указано выше, национальные интересы и суверенные права, стремление облегчить поиск и принятие эффективных решений институтами ЕС было реализовано в попытке гарантировать независимость Комиссии от национальных правительств, увязать полномочия Совета и Комиссии таким образом, чтобы именно Комиссия направляла деятельность межправительственного органа.
Маастрихтский договор значительно усилил роль Европейского парламента в механизме принятия решений органами ЕС, введя так называемые процедуры сотрудничества и совместного принятия решений (ст. 189c и 189b Договора о ЕС). Кроме того, в Договоре о ЕС предусматривается расширение полномочий Совета принимать решения, обязывающие для государств-членов, на основе принципа большинства голосов, а не консенсуса.
Специфика разделения компетенций между ЕС и государствами-членами нашла свое выражение также в закреплении статьей 36 Договора о ЕС характерного для федералистских конструкций принципа субсидиарности, выражающегося в полномочии органов ЕС «… действовать в областях, которые не подпадают под его исключительную компетенцию, если цели предполагаемого действия не могут быть достигнуты в достаточной мере государствами-членами и поэтому, в силу масштабов и результатов предполагаемого действия, могут быть более успешно достигнуты Сообществом» [3, с. 54].
Выражаясь словами известного теоретика права ЕС П.Пескатора, речь здесь идет о той простой идее, что межвластные отношения, существующие между Сообществами и государствами-членами, должны функционировать таким образом, чтобы приводить к полезным результатам (effet utile), а не к бесконечным конфликтам или кризисам системы [9, с. 84]. Это выражает заложенную в институциональное строительство ЕС методологическую установку на функционализм и прагматизм. Национально-государственный суверенитет перестает быть догмой, ему «дозволяется» дробиться и частично передаваться на основе принципа субсидиарности. При этом первичное право ЕС начинает выполнять роль конституции целого, объемлющего входящие в него национальные государства.
Моментами, сближающими первичное право ЕС с конституционным, являются также переход к прямым и всеобщим выборам в Европарламент, введение института европейского гражданства и появление в Амстердамском договоре 1997 г. раздела о правах европейских граждан.

3.5. Вторичное право ЕС: единство и мультикультурализм
Римский договор 1957 г. (ст. 189) устанавливает иерархию актов, которые правомочны принимать исполнительные органы ЕС (Совет министров и КЕС), их юридическую силу. Так, абзац 2 ст. 189 гласит: «Регламенты имеют всеобщее применение. Они обязательны во всех отношениях и прямо применяемы в каждом государстве-члене» [3, с. 119].
Другой вид актов, директива, обязателен для государств-членов в плане достижения указанного в нем результата, оставляя государствам свободу выбора необходимых для этого мер. Если без использования регламента невозможно представить себе выполнение Сообществами собственно регулирующей функции, то директива позволяет переходить к определенному единообразию правового режима на коммунитарном уровне в отсутствие полной унификации национального законодательства. В частности, ст. 100 и 101 Римского договора предоставляют Совету право принимать директивы, имеющие целью сближение законодательств государств-членов, в случаях, когда это необходимо для установления и функционирования Общего рынка.
Тем самым принятие директив представляет собой механизм поддержания единства правопорядка в условиях множественности систем права государств-участников, основанных на национальных культурах. Если проводить аналогию с конституционным правом Российской Федерации, то директивы функционально аналогичны «основам законодательства», принимаемым на федеральном уровне по предметам, определенным в Конституции как предметы совместного ведения федерации и ее субъектов. Конкретизация «основ законодательства» производится путем законотворчества субъектов федерации.

К числу обязательных актов ЕС относятся также решения, адресуемые конкретным лицам. Наряду с этим Совет и КЕС могут формулировать рекомендации и мнения, не имеющие обязательной силы. Этим завершается типология актов вторичного права ЕС.

3.6. Деятельность Суда ЕС как источник права: соединение начал континентального и общего права в системе права ЕС
Описанные уже частично выше принципы построения правовой системы ЕС, составляющие одно из ее важнейших оснований, не нашли отражения в учредительных договорах. Основные правовые концепции, без которых сегодня невозможно представить правопорядок ЕС, были разработаны в практике Суда ЕС. Это, прежде всего, принцип прямого действия права ЕС в правопорядках государств-членов, его верховенства по отношению к национальному праву и концепция автономии права ЕС.
То, что деятельность Суда ЕС по формулированию принципов построения правовой системы ЕС при разрешении конкретных дел была признана одним из источников права ЕС можно интерпретировать как соединение в системе права ЕС начал континентального и общего права. Подробнее о прецедентах, созданных Судом ЕС и сформулированных в них правовых принципах см. [9, с. 85-89]. Этот материал можно предложить студентам для самостоятельного изучения.
4. Кризис идеи национального государства
4.1. Зависимость процесса евроинтеграции от идеи национального государства
В известном смысле пока остается остается справедливым утверждение, что нет ничего более европейского, чем европейское национальное государство [8, с. 14]. Хотя в последние годы в конститутивной структуре институтов ЕС все более просматриваются черты политического единства, выразившиеся в учреждении европейского гражданства, всеобщих прямых выборах в Европарламент и концентрации властных полномочий в наднациональных структурах ЕС, прямые попытки продвинуться в направлении Соединенных Штатов Европы как единой федерации европейских народов натолкнулись на оказавшиеся пока непреодолимыми препятствия, причем не столько материального и политического, сколько духовного плана. Они связаны с тем, что европейская культура – при всех очевидных чертах общности метафизических оснований, коренящихся в рационалистической «региональной онтологии» [5, с. 92-…], - в значительной степени питается от национальных корней.
Вне зависимости от официальных деклараций на сей счет, национальное гражданство в Европе остается легитимным, а «европейское гражданство» для ограниченной категории западноевропейцев столь же полной легитимности пока не обрело. Несмотря на формальное включение в

Амстердамский договор 1997 года раздела о правах европейских граждан, сами эти граждане пока не ощущают, чтобы именно данный статус гарантировал им соблюдение их основных жизненных интересов [8, с. 14].
При обсуждении перспектив ЕС сохраняется – особенно в консервативно настроенных кругах – своего рода «евроскептицизм», выраженный словами министра иностранных дел Великобритании Д.Хэрда таким образом: «Европейские народы в последние два года (речь идет о 1993 годе) показали, что они не намерены терять свои национальные черты и сливаться в какую-то одну европейскую общность. Мы стремимся к созданию нового. Формируется сообщество национальных государств, эффективно работающих вместе в тех случаях, когда им необходимо выступать сообща» (цит. по [8, с. 14-15]).
Таким образом, «кирпичами», с которыми приходится иметь дело архитекторам нового западноевропейского дома, остаются пока национально-государственные образования. Однако при всем этом – даже если отвлечься от цепи кризисов в Боснии, Косово и Македонии, во-многом проистекающих из невозможности создания территориально-компактных национальных государств, - национальное государство пребывает в состоянии кризиса и в Западной Европе.

4.2. «Германская проблема» и баланс сил в Европе: геополитический аспект кризиса идеи национального государства
Эпоха национальной государственности утвердилась в Европе окончательно на рубеже XVIII-XIX веков. Опыт Французской революции слил воедино понятия «народ» и «нация», что стало источником легитимности для государства. С тех пор государство стали рассматривать исключительно как воплощение нации.
Национальному государству предшествовали государство феодальное и государство династическое. Они оформились в начавшийся в IV-V вв. нашей эры после распада Римской империи длительный период европейского существования в качестве фрагментированного и полицентричного единства.
Политическое и культурное разнообразие Европы того времени прямо проистекало из особенностей ее географии – отсутствия обширных равнин при множестве горных преград, густых лесов и крупных рек. При разнообразии зональных климатических вариантов подобные природные условия способствовали созданию как богатства форм экономической и социальной организации на континенте, так и специфического способа взаимодействия между ними – рынка. Именно этот последний оказался позднее решающим фактором при восхождении европейских государств к вершинам глобального влияния.
Британский исследователь А.Хайд-Прайс справедливо пишет о том, что «сочетание конкурирующих экономических систем и многообразие

центров политической и военной власти придали Европе особую социоэкономическую динамику, которая и отличала ее от других цивилизаций» (цит. по [8, с. 15]). Со времени раннего Средневековья такая природа политической и экономической жизни в Европе создала почву для борьбы за власть между складывающимися и распадающимися коалициями государств. Эта борьба велась в Европе, определявшейся преимущественно в религиозных категориях.
Высокий накал соперничества-взаимодействия европейских государств стимулировал появление нововведений в экономике, науке и технологии. Децентрализованный баланс сил в Европе особо побуждал отдельные государства стремиться к военному превосходству, однако ни одно из них не могло стать окончательным победителем в этой борьбе в силу большого числа более-менее равных игроков [8, с. 16].
Европейскую межгосударственную систему, возникшую на исходе Средневековья, отличали бесконечные дипломатические хитросплетения и постоянные войны между государствами в рамках действительно многополярной структуры. В XVI в. лидирующими державами Европы были Испания, Франция, Австрия и Англия. В начале XVII в. к ним ненадолго присоединились Голландия и Швеция, которых позже заменили Россия и Пруссия. К середине XVII в. утратила лидирующие позиции Испания, а к концу XVII в. уже окончательно сложилась силовая структура, в которой было пять великих держав (Франция, Великобритания, Австро-Венгрия, Россия и Пруссия) и множество более мелких государств [8, с. 17].
Баланс сил между основными «игроками» постоянно менялся, но в целом поддерживался. На протяжении четырех веков эта межгосударственная системабыла жизнеспособной настолько, чтобы сдерживать попытки к доминированию в Европе сначала со стороны Испании, затем Австрии и, наконец, Франции. Лишь подъем германской державы в конце XIX в. безнадежно разбалансировал эту Европу.
Согласно устоявшейся западной точке зрения, лишь американское вмешательство в 1917 г. помогло избежать победы Германии в первой мировой войне. Наконец, в 1939-45 гг. Советский Союз и Соединенные Штаты, две фланговые по отношению к Европе державы, предотвратили самую серьезную попытку Берлина установить в Европе германское доминирование. С того времени Европа утратила, однако, свой прежний облик, распавшись на более не связанные между собой в единую систему фрагменты. Идея интеграции утвердилась на потребности все же воспроизвести в Европе некую целостную систему.
Германия оказалась ключом к европейскому балансу сил и была таковым исторически – либо в качестве оси, вокруг которой вращались великие державы, либо сама в качестве великой державы. По очевидным географическим причинам с 1871 г., когда при прусском доминировании была оформлена бисмаркова «малая Германия», жизненная сила Германии

составляла прямую угрозу остальной Европе [8, с. 18]. Это имел в виду в начале XX в. В.И.Ленин в своем известном определении Германии как молодого империалистического хищника, опоздавшего к разделу колоний. Когда «мировой империализм» перешел к геоэкономическим формам экспансии, мы сталкиваемся с новой формулировкой «германской проблемы»: как включить в формирующийся новый европейский порядок или хотя бы сдержать экономическую мощь и военный потенциал объединенного германского государства, расположенного в самом центре Европы. Неспособность решить такую задачу в XX веке обошлась Европе двумя мировыми войнами.
Ставшее в результате последовавшего за советской перестройкой и восточноевропейскими «бархатными революциями» объединения страны супергигантом по европейским меркам, германское государство самим своим существованием высвечивает основной изъян европейской системы баланса сил, плохо приспособленной для функционирования в ней государств большого масштаба. Перенеся бурную и продолжительную агонию с 1870 по 1945 г., европейский баланс сил погиб, нанеся неизлечимые раны европейской идентичности [8, с. 19]. Как было сказано выше, европейские граждане пока не ощущают, чтобы именно данный статус гарантировал им соблюдение их основных жизненных интересов. Однако соблюдение этих интересов уже не гарантируется и национальными государствами, что видно на примере одного из ключевых таких интересов – решения проблемы безопасности. В период «холодной войны» безопасность на европейском континенте зависела от отношений двух сверхдержав, не может Европа пока обойтись без внешнего участия в решении этой проблемы и после падения берлинской стены.

4.3. Либерализм и глобализация: геоэкономический аспект кризиса идеи национального государства

После второй мировой войны утверждается новая философия, ставшая основой не только правового понимания государства, но и международных отношений: в качестве основы демократии рассматривающая уважение индивидуальных человеческих прав, а не национальное самоопределение [8, с. 19]. А следовательно – как показывает пример конфликта в Косово, хотя никто и не говорил этого прямо - уважение индивидуальных человеческих прав оказывается приоритетным перед уважением национального суверенитета, что указывает на другой аспект кризиса идеи национальной государственности.
Сравним: в основе структуры Лиги Наций лежала идея о примате права наций (не путать с этническими группами!) на самоопределение. Когда же в 1949 г. был создан Совет Европы, подразумевалось, что такая важнейшая задача, как защита индивидуальных прав, может и должна решаться

наднациональными органами (хотя и при признании культурных особенностей каждой страны и вытекающих из них специфических черт национального режима регулирования этих прав). Что – как показывает практика уже других международных организаций – на деле выливается в нарушение суверенитета, вмешательство во внутренние дела независимых государств во имя «защиты прав человека», «предотвращения гуманитарной катастрофы» и т.п.
Основная идея национализма XIX века состояла в том, что нации должны иметь свое государство. Теперь такой источник легитимизации государственной власти менее убедителен, хотя и предпринимаются попытки приложить его к восточноевропейской ситуации. Одно из главных отличий европейской традиции – индивидуализм. Античность, Возрождение, Реформация, Просвещение – главные вехи европейского пути, на котором человек, его личность ставились в центр мироздания. Вершиной пройденного пути стало утверждение либерализма в качестве господствующей идеологии [8, с. 19].
Нынешнее положение дел на европейском континенте соблазнительно представить как завершение очередного цикла идейного развития, начатого в конце XVIII в. гигантской по своему энергетическому заряду вспышкой – Французской революцией, после которой либерализм вступил в альянс с национальной государственностью [8, с. 23]. Сейчас явно наблюдается их «развод». Так, одним из последствий экспансии либерализма стали процессы глобализации, порождающие подрыв уже экономических оснований национально-государственного суверенитета. Осуществляемые глобальными компаниями экспорт капитала, действия по минимизации налогообложения, перенос производств в регионы с более дешевой рабочей силой, а также прямое политическое давление на власть ограничивают одно из основных суверенных экономических прав национальных государств – право перераспределять национальный доход в целях «общего блага» нации (в частности, использовать собираемые налоги для осуществления социальной помощи нуждающимся).
Существенно сокращаются возможности маневра национальных государств в области регулирования товарных потоков (в частности, проведения протекционистской политики), процессов миграции населения, занятости и т.д. Причем этому сопротивляются уже не только глобальные компании, но и возникающие межгосударственные структуры самоорганизации глобального рынка: организации типа ВТО, МВФ и т.д. Европейский рынок, породивший в свое время национальные государства как формы организации социальной жизни, теперь – на витке глобализации – отвергает их и требует новых форм.
Поиск таких форм выражается в росте значения диаспоральных и корпоративных форм жизни. Из первых – не говоря уж о феномене мирового сионизма – можно отметить роль китайской, индийской и других,

менее крупных диаспор, подпитываемых в эпоху глобализации также и процессом «утечки умов». После нескольких волн эмиграции и распада СССР весьма актуальным стал вопрос значении русских диаспор и, в более широком смысле, статусе «русского мира» [11].
Феномен же корпоративных форм жизни связан с тем, что в глобальных компаниях формируется – в том числе и путем сознательно проводимой политики выращивания «корпоративной культуры» – особая идентичность, когда граждане разных государств, работающие в одной компании, ощущают между собой большую общность, чем со своими земляками. Формированию такой корпоративной культуры и идентичности способствуют также процессы ротации сотрудников между офисами, расположенными в разных странах, проводимые крупнейшими компаниями.
Следует особо отметить, что субъекты диаспоральности и корпоративности не нашли пока своего отражения в правопонимании как субъекты публичного права.

5. Тенденция к унификации и гармонизации права
5.1. Недостаточность унификации посредством международного права
Важнейшим атрибутом национального государства является национальная правовая система. А в рамках идеи правового государства только она – в силу принципов верховенства права и подзаконности власти – и придает завершенность конструкции здания государственности. Однако наряду с осознанием того, что национальное государство и развитие национальной правовой системы являются краеугольным камнем дальнейшего развития в области права, уже во второй половине XIX века пришло четкое понимание необходимости унификации в определенных сферах человеческой деятельности, таких, как транспорт, которые в силу их трансграничной природы не могут эффективно регулироваться не только национальным правом, но и коллизионными нормами.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что первые международные конвенции по унификации права были заключены в области интеллектуальной собственности и транспорта более ста лет назад в период расцвета «правового национализма». Начавшись в 80-е годы XIX века, процесс унификации права постепенно распространился и на другие области регулирования хозяйственной и финансовой деятельности, такие, как договоры купли-продажи, простой и переводной вексель, агентские соглашения, финансовый лизинг и факторинг, обязательное страхование автотранспорта, гражданская ответственность владельцев отелей и т.д.
Необходимость ратификации международных соглашений была задумана в XIX в. в качестве инструмента унификации для небольшого числа так называемых «цивилизованных стран», но появление на международной арене после второй мировой войны множества независимых государств сделало этот инструмент неэффективным. Лишь немногие конвенции вступают в силу в результате ратификации большим количеством стран, причем эта процедура представляет собой длительный бюрократический процесс, а результат имеет «лоскутный», фрагментарный характер, ни одна из конвенций не направлена на всеобъемлющую кодификацию соответствующей области права в целом.
Более того, не существует международных договоров без исключений и оговорок. Для применения таких конвенций требуется обращение к национальному праву – как для восполнения пробелов, так и для толкования. Причем последнее зависит от особенностей национальной правовой среды и не существует процессуальных гарантий единообразного толкования.

5.2. Оживление процесса унификации в рамках ЕС
· Роль законодательства и судебной практики ЕС, деятельности ученых по выделению общих принципов (изменения в пользу процесса унификации быстрее прослеживаются в доктрине) [1, с. 66], деятельность комиссии Ландо и разработки принципов УНИДРУА в рамках Международного института по унификации частного права [1, с. 67, 73-75].
· Неюридические меры, позволяющие адаптироваться к новой правовой инфраструктуре, в частности, в области юридического образования (программы ЭРАЗМУС и СОКРАТЕС), участие интеллектуальной (в т.ч. юридической) элиты ([1, с. 69], [2]).

5.3. Роль сравнительного правоведения и теории права в конституировании и утверждении права ЕС [2].

Фрагменты 5.2. – 5.3. на основе фрагментов из работ [1] и [2] для самостоятельного изучения. Плюс статья из № 5 Научных трудов «Адилета» о юридическом образовании – там, кстати, работа [2] обильно цитируется.